Встречи и воспоминания: из литературного и военного мира. Тени прошлого - [21]
– Это лучше, чем балет, который я видел в Петербурге: там почти голые танцуют…
Ввиду того обстоятельства, что Шамиль стал изъявлять любовь к музыке, Руновский написал об этом в Петербург, и оттуда прислан был в Калугу в дар Шамилю большой орган, на котором он потом и играл с величайшим удовольствием сам и часто открывал его, стараясь изучить и постигнуть секрет его внутреннего механизма…
Впоследствии, когда, случалось, Шамиль посещал частные дома своих калужских знакомых и, если только видел в зале рояль, то прежде всего спрашивал – умеет ли кто-нибудь на нем играть? – и так как ответ получался всегда утвердительный, то гость просил сыграть ему что-нибудь, и хозяева спешили исполнить его желание. При этом было принято избегать играть марши и все то, что может их напоминать, даже, например, и известный марш из «Фауста» или «Славься» из «Жизни за царя».
Но не все желания Шамиля могли быть исполнимы. Так, например, во время моего пребывание в Калуге, он изъявил Руновскому желание видеть наше богослужение в самом храме и именно архиерейское, торжественное. Начались переговоры: Руновский дал знать в Петербург, поехал к местному архиерею; но ничего из этого не вышло: архиерей, соглашаясь, чтобы Шамиль в храме сидел, выразил непременное условие, чтобы он снял с головы папаху, а имам никак не соглашался подчиниться этому условию в силу обычая мусульман ходить везде с покрытою головою, и дело это не состоялось.
В заключение о жизни Шамиля и его семейства в Калуге в то время, то есть в начале 1860 года, нахожу интересным сообщить еще несколько сведений, которые мне довелось слышать тогда и узнать после, во второй мой приезд в Калугу спустя год по тому же казенному поручению.
Всего именитых пленных горцев, считая в том числе женщин, проживало в то время в Калуге 22 человека. При Шамиле, как я упоминал, жили два его сына; старший из них, Гази-Магомет, прибыл в Калугу несколько месяцев спустя после отца и на одном из собраний у полковника Еропкина усердно благодарил представителей высшего калужского общества за внимание и ласки к своему престарелому отцу и обещал «заслужить за это вдвойне – и за себя и за отца». И, действительно, «заслужил» – в минувшую турецкую войну 1877 года, когда, состоя на службе в Турции в чине дивизионного генерала, он обложил Баязет и морил голодом, принуждая к сдаче несчастный гарнизон этой маленькой крепостцы, находившийся в конце осады под начальством доблестного капитана Штоквича. Еще во времена владычества его отца на Кавказе его хотели сделать имамом за его выдающиеся военные способности, которые он проявил главным образом во время своего знаменитого по удаче набега на Кахетию в 1854 году, когда горцам удалось разграбить и сжечь богатейшее имение князя Чавчавадзе Цинондалы и захватить в плен семейства как самого генерала Чавчавадзе, так и умершего князя Орбелиани[41].
Кроме сыновей при Шамиле находились и его зятья, из коих я запомнил лишь одного, Абдуррахима, потому что он знал много русских слов, а когда я приехал год спустя, то он и мюрид Хаджио могли уже говорить по-русски целые фразы, а Хаджио стал уже брить голову очень редко, душился, курил табак, а на пальцах носил золотые колечки – сувениры калужских дам, которые сами за ним ухаживали, и не без успеха… Это был единственный горец из всей свиты Шамиля, имевший в Калуге любовные приключения благодаря, прежде всего, конечно, отважности самих дам, бросавшихся прямо на шею Хаджио…
Младший сын Шамиля поступил впоследствии в ряды русской армии, дослужился до чина генерал-майора и здравствует и поныне, проживая в одной из приволжских губерний[42]. Когда в 1865 году ему поручено было съездить на Кавказ и выбрать в татарский эскадрон (конвойный) джигитов, то горцы из Чечни и Дагестана, как только узнали, что сын Шамиля прибыл на Кавказ, съезжались со всех сторон, чтобы только взглянуть на него и убедиться, что он жив и служит русскому царю… Магомет-Шефи остался верным раз принятой им присяге, и ему вследствие этого пришлось, кажется, порвать родственные связи с братом, направившимся по иному пути.
Сам Шамиль, как известно, присутствовал в 1866 году на свадьбе цесаревича Александра Александровича в Петербурге, где и произнес на арабском языке свою знаменитую речь, окончившуюся словами: «Да будет известно всем и каждому, что старый Шамиль на склоне дней своих жалеет о том, что он не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь на служение белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется!..»
Известно, что вскоре после этого покойный государь Александр Николаевич отпустил Шамиля, которому было в то время 72 года, «на честное слово» на богомоление в Мекку; что, когда старый имам, остановившись по дороге в Константинополе, ходил по улицам этого города, то турки всех возрастов, состояний и полов падали перед ним в знак величайшего благоговения ниц и лежали распростертые на земле все время, пока проходил мимо их этот замечательный человек – духовный глава мюридизма и воин, провоевавший более 20 лет с тою самою Россией, которая обыкновенно разбивала этих турок наголову.
