Встречаются во мраке корабли - [27]

«Психические больные вызывают обычно не жалость, а антипатию — в этом их беда, — вспомнил он слова профессора Абламович, лекции которой очень ценил. — Психиатр или психолог обязан непрерывно контролировать такого типа реакции».

Теперь Павел не ощущал уже, что он борется за судьбу Эрики, он боролся как бы за себя — за свое призвание, за собственную душу, — вопреки себе, ибо всем своим существом жаждал проиграть, не везти Эрику в Варшаву, уступить ее упорству. Но покориться было нельзя.

Под вечер Эрика сказала, что она вконец измотана, ничего уже не хочет, только бы скорей прекратить этот разговор.

— Завтра скажу, что я решила, дай немного отоспаться.

Расстались они молча. Павел замертво рухнул на постель. На следующее утро, когда он делал себе завтрак, она вошла в кухню. Он вздохнул глубоко, словно собираясь нырнуть, и молча взглянул на нее.

— Ты выиграл. Еду с тобой. Уже собралась, — коротко сказала она.

— Порядок.

И продолжал готовить завтрак. Забавно! Так навоевался, а теперь, когда она уступила, не чувствовал ни малейшего удовлетворения. Мелькнуло лишь: «Надо Маню предупредить, надо тут же позвонить ей». Он взглянул на часы.

— Послушай, раз так, давай побыстрей. Поезд идет через час. А то вечерним хуже.

— Когда надо будет, зайди за мной.

И вышла из кухни, громко хлопнув дверью, а Павел принялся звонить в Варшаву.

Сузанна тоже уже не противилась. Примирилась со свершившимся.

— Замучит она твою мать, как меня замучила, — сказала она. — Но я уж ничего не могу. Помни, я предупреждала вас.

Павлу стало грустно. Хуже того — плохо. В таком настроении они переждали время до выхода на вокзал: он внизу, она наверху, Сузанна у себя.

Когда они выходили, он взял у Эрики чемодан. Она шла впереди, прямо к двери, не бросив даже взгляда на комнату Сузанны. От калитки повернула вдруг обратно. «Неужели? «— удивился Павел. Не тут-то было. Она исчезла на минуту и тут же вернулась с альбомом под мышкой.

* * *

После звонка Павла пани Мария долго сидела не шелохнувшись, не кладя трубки. Итак, жребий брошен. До сих пор она все еще надеялась на чудо — что Павел вернется домой один. Ничего не поделаешь. Раз уж они приезжают, и притом через два часа, надо хоть как-то подготовить квартиру. Валено сразу же определить Эрике ее собственное «жилое пространство», чтобы она не распространялась по всей квартире. Это сразу положило бы границы ее разгильдяйству, которое — чего греха таить! — может, более всего пугало пани Марию.

Если пойти на работу, ничего не успеешь.

— Свершилось, Ядвига, — позвонила она приятельнице; почти двадцать лет сидели они стол в стол, их связывала дружба внешне сдержанная, но многократно проверенная. — Павел звонил. Приезжают.

— Когда?

— Сегодня.

— Так я и думала. Не тревожься и останься дома. Будь спокойна, я шефу все объясню. Делай, что считаешь нужным, и не нервничай. Жаль тратить энергию на то, что все равно неизбежно.

— Можно было как-то избежать.

— Ошибаешься. Нельзя. Раз уж Павел уперся, твой отказ испортил бы ваши отношения. К тому же… Ты ведь сама считала, что девочке надо помочь.

— Надо, но не такой ценой.

— Еще раз говорю тебе: не стоит думать задним числом. Свершилось. Впрочем, если тебе это окажется не по силам, пришлешь ее ко мне. Ты же знаешь — после отъезда Юрекова семейства места в Константине хоть отбавляй. Будет кому Беса отгонять, а Филип…

— Тебе еще не хватало…

— Какая ерунда! Звони, если что-то будет нужно.

Каморка за кухней (есть в ней шесть метров, как указано в ордере? Пожалуй, нет…) была забита чемоданами, какими-то картонками, бутылками, коробками, там же стояла корзина для грязного белья. Кое-что пани Мария отнесла в подвал, остальное водрузила на антресоль, корзину поставила в ванную. Потом она подмела и натерла мастикой пол, с дворником они притащили из подвала узкую кушетку, на которой раньше спал Павел, она накрыла ее покрывалом, положила пару разноцветных подушек, повесила занавески, на полочку в угол поставила горшок с ниспадающим плющом. У кушетки на табурете поместила лампу с соломенным абажуром и маленький транзистор, который они слушали иногда, если не было ничего интересного по телевизору. «Пригодился бы еще коврик, — подумала она, глядя на дело своих рук. — Где бы его раздобыть?» И тут вспомнила, что на антресоли спрятана вьетнамская циновка. Она сняла ее сверху и положила у кушетки. Критическим взглядом окинула комнату. Что ж, вполне уютная конурка.

Она и оглянуться не успела, как пришло время приезда «детей». С раздражением поймала себя на том, что именно так и подумала: «детей», и в душе посмеялась над своей наивностью. Они еще ей покажут… Она боялась Эрики, ее поведения, ее влияния на Павла, она боялась даже самой себя, напряженности, неестественности в своем поведении. Но самое страшное было потерять на… во всяком случае, очень надолго то единственное, что она имела и ценила более всего, — спокойствие и приятную атмосферу в доме.

Зазвонил звонок (она тут же узнала нетерпеливую руку Павла), и пани Мария с тяжелым сердцем пошла отворять.

* * *

В освещенном дверном проеме Эрика увидела маленького роста шатенку с пышными, заколотыми в большой узел волосами. Судя по высокому и не слишком худому Павлу, она, скорее, ожидала встретить женщину крупную и полную. Это хрупкое существо было полной неожиданностью. Но хотя мать Павла, вопреки ожиданию, оказалась не такой уж противной, на лице у Эрики не было и тени улыбки. Подала руку неловко, неприветливо, не глядя в глаза. Пани Мария поздоровалась с ней весело, но тоже вполне сдержанно. Слава богу, не хватало еще телячьих нежностей!