Встреча [= Свидание] - [2]

Смотрю налево, потом направо в поисках следов человеческого присутствия среди картонного, деревянного и железного хлама.

Неожиданно у меня возникает тревожное ощущение, что сцена повторяется, как в зеркале: передо мной в пяти-шести шагах стоит та же неподвижная фигура в плаще с поднятым воротником, в черных очках и фетровой шляпе, сдвинутой набок, — другой манекен в той же позе, точная копия первого.

Теперь я решительно подхожу, протягиваю руку. Слава богу, вовремя останавливаюсь: непонятный предмет улыбается, на сей раз сомнений быть не может, я же не сумасшедший. Этот якобы восковой манекен — настоящая женщина.

Она вынимает левую руку из кармана и замедленным движением поднимает ее, чтобы отвести мою руку, застывшую от удивления.

«Не трогай — взорвется!» — произносит она. Голос тот же, столь же притягательный и чувственный, с тем же бостонским акцентом, только теперь она с безмятежной наглостью обращается ко мне на «ты».

«Извини, — говорю, — я болван». Она сразу вновь переходит на суровый безапелляционный тон: «На будущее, ты обязан всегда говорить мне „вы“».

«О’кей», — отвечаю я, сохраняя видимость хорошего настроения. Но этот спектакль начинает меня раздражать. Джинн наверняка делает все нарочно, потому что после минутного размышления она добавляет: «И не говори о’кей — звучит вульгарно, особенно, по-французски».

Тороплюсь скорее завершить неприятную встречу — после такого приема надеяться не на что. Но в то же время эта наглая девица действует на меня завораживающе. «Благодарю за уроки французского», — говорю я ей.

Словно угадав мои мысли, она заявляет: «Теперь ты не можешь от меня уйти. Слишком поздно, выход перекрыт. Познакомься, это Лаура, она вооружена».

Поворачиваюсь к лестнице. На верхней ступеньке, засунув руки в карманы плаща, стоит другая девица в точно таком же одеянии, черных очках и мягкой шляпе.

Согнутый правый локоть и оттопыренный карман свидетельствуют о реальности угрозы: под тканью — крупнокалиберный револьвер, направленный на меня юной особой. А может, она притворяется.

«Хелло, Лаура. Как поживаете?» — я выдерживаю стиль классического триллера, который мне удается лучше всего. «Как поживаете», — раздается в ответ утвердительное предложение, обязательное по правилам английского этикета. В этой организации у нее нет никакого ранга, раз она со мной на «вы».

У меня возникает бредовая мысль: а что, если Лаура — безжизненный манекен с нижнего этажа, поднявшийся по ступенькам вслед за мной и очутившийся рядом.

По правде говоря, девицы теперь не те, что раньше. Сейчас они, как мальчишки, играют в гангстеров. Налетают рэкетирами. Занимаются ограблениями и карате. Насилуют беззащитных подростков. Носят брюки. Жизнь становится невыносимой.

Скорее всего, Джинн полагает, что необходимо все объяснить, и поэтому начинает пространную речь: «Надеюсь, ты не в обиде на наши методы. Мы вынуждены работать следующим образом: быть бдительными с потенциальными врагами, следить за тем, чтобы новые друзья хранили верность, действовать, соблюдая все меры предосторожности, как ты мог заметить».

Помолчав, она продолжает: «Наши действия должны оставаться в тайне. Они сопряжены с большим риском для нас. Ты нам поможешь. Мы снабдим тебя точными инструкциями. Однако мы остерегаемся (по крайней мере, вначале) открывать тебе особенности твоей миссии и главную цель нашего предприятия. В целях не только безопасности, но и эффективности результатов».

Спрашиваю, что будет, если я откажусь. Она фактически не оставляет никакой альтернативы: «Тебе нужны деньги. Мы платим. Значит, не обсуждай. Задавать вопросы и комментировать бесполезно. Ты выполнишь все, что мы попросим, и дело с концом».

Мне нравится свобода. Мне нравится отвечать за свои поступки. Мне нравится понимать, что я делаю. И тем не менее я иду на эту странную сделку.

Мной движет не страх перед воображаемым револьвером и не острая потребность в деньгах. Когда ты молод, существует много других способов заработать на жизнь. Тогда зачем? Из любопытства? Или по более важной причине?

Во всяком случае, если я свободен, то имею право делать все, что хочу, даже вопреки голосу разума.

«Ты задумался о чем-то, что-то скрываешь», — говорит Джинн. «Да». — «И о чем же?» — «Это не имеет отношения к работе».

Тогда Джинн снимает черные очки — за ними восхитительные светлые глаза. Наконец она дарит мне прелестную улыбку, на которую я надеялся с самого начала. Отбросив начальственное «ты», она шепчет нежным жарким голосом: «А сейчас скажите, о чем вы думаете?» Я заявляю: «Борьба полов — двигатель прогресса».

Глава вторая

Снова я в одиночестве быстро шагаю по улицам, ярко освещенным фонарями и витринами магазинов; я ощущаю в себе резкую смену настроения: ранее неведомое ликование кружит в танце мое тело, вносит сумятицу в мои мысли, расцвечивает все окружающие меня вещи. Это уже не утреннее неясное и бездушное легкомыслие, а нечто похожее на счастье, даже воодушевление, причем без явных на то причин.

Без явных причин? А почему бы честно не признаться? Моя встреча с Джинн и есть, разумеется, причина внезапного поразительного превращения — каждое мгновение кстати и некстати я думаю о ней. Ее образ, силуэт, лицо, жесты, манера двигаться, наконец, ее улыбка слишком крепко засели у меня в голове, мое поручение наверняка не требует столь пристального внимания к работодателю.