Встреча [= Свидание] - [3]

Я весело и по-доброму смотрю на лавчонки (довольно убогие в этом районе), прохожих, собак (которых я терпеть не могу). Хочется петь, куда-то бежать. На всех лицах я вижу радость. Обычно люди глупы и мрачны. Сегодня всех вокруг словно коснулась неизъяснимая благодать.

Новая работа в чем-то приятна: в ней чувствуется дух приключений. И даже больше — любовных приключений. Меня всегда влекло к романтике и фантазиям — что верно, то верно. Итак, здесь нужно быть очень осторожным. Слишком живое воображение может повлечь за собой ошибочные оценки и, более того, серьезные промахи.

Внезапно из глубины памяти всплывает забытая подробность: мне надо остаться незамеченным. Джинн не просто сказала, а несколько раз настойчиво повторила задание. А я делаю все наоборот: всем наверняка бросилось в глаза мое радостное возбуждение. Оно сразу же резко падает.

Захожу в кафе и заказываю эспрессо без молока. Французы пьют кофе только по-итальянски, французский — недостаточно крепкий. Но самый дрянной, на их вкус, — американский. Почему, интересно, я думаю об Америке? Опять из-за Джинн! Это начинает действовать мне на нервы.

Вот ведь парадокс: чтобы не привлекать к себе внимания, во Франции нужно заказывать итальянский эспрессо. А существуют ли «французы» или «американцы»? Французы обычно такие. Французы едят это, а не то. Французы так-то одеваются, у них такая-то походка. Что касается еды, может, оно так и есть, только с каждым годом все меньше. Над стойкой я читаю меню, прикрепленное к стене: хот-дог, пицца, гамбургеры, шаурма.

Официант приносит чашечку совершенно черной жидкости с лежащими на блюдечке двумя кусочками сахара в белой обертке и ставит ее передо мной. Потом он уходит, захватив по дороге грязный стакан, оставшийся на соседнем столике.

Наконец обнаруживаю, что в бистро я не один, хотя, когда я вошел, было пусто. Рядом со мной — девушка в красном пиджаке, явно студентка, погруженная в чтение толстой книги по медицине. Пока я ее разглядываю, она, видимо, почувствовав мой взгляд, устремляет свой взор на меня. Критически думаю о себе: ну, вот, засыпался, меня заметили! Студентка молча долго меня рассматривает, как неживого. Потом опускает голову, уткнувшись в книгу.

Однако чуть позже она снова принимается меня изучать и на сей раз произносит нейтральным тоном, с какой-то спокойной уверенностью: «Пять минут восьмого. Опоздаете». Даже на часы не взглянула. Машинально смотрю на свои. Действительно, пять минут восьмого. А у меня встреча в четверть восьмого на Северном вокзале.

Таким образом, девушка — шпионка на моем пути, подосланная Джинн, чтобы следить, насколько я серьезен в деле. «Вы работаете вместе с нами?» — спрашиваю я, немного подумав. Поскольку она по-прежнему молчит, я задаю еще вопросы: «Как вам удалось столько узнать обо мне? Вы знаете, кто я, куда иду, что мне надо делать и когда. Значит, вы — подруга Джинн?»

Она внимательно, бесстрастно и, вероятно, сурово осматривает меня и в конце концов заявляет: «Слишком много говорите». И опять склоняется над своей книгой. Через по л мину ты, не отрываясь от чтения, она медленно, будто про себя произносит несколько слов, словно расшифровывает какой-то сложный отрывок из текста: «Улица, которая вам нужна, — третья справа, если идти по проспекту».

Действительно, мой ангел-хранитель прав: если буду болтать, то опоздаю. «Благодарю вас», — говорю я, обозначая свою независимость чересчур выспренним прощанием. Встаю, иду к стойке, плачу за кофе и толкаю стеклянную дверь.

Очутившись на улице, оглядываюсь на просторный ярко освещенный зал, где нет никого, кроме девушки в красном пиджаке. Она больше не читает. Захлопнув толстый том, лежащий на столе, она теперь следит за мной без всякого стеснения, спокойно и уверенно.

Несмотря на желание сделать все наоборот, чтобы обозначить свободу действий, я иду дальше в нужном направлении вдоль по проспекту в толпе мужчин и женщин, возвращающихся с работы. Они уже не выглядят беззаботными и симпатичными. С этого момента я убежден, что все за мной наблюдают. У третьего перекрестка сворачиваю направо — на темную пустынную улочку.

Скромная, незаметная улица, где нет никаких машин — ни снующих, ни припаркованных, — ровно освещенная лишь желтым мерцающим светом старых фонарей, казалось, покинутая обитателями, резко контрастирует с большим проспектом, с которого я свернул. Домики низенькие (максимум двухэтажные), бедные, с темными окнами. Здесь особенно много складов и мастерских. Неровная, вымощенная по старинке дорога в ужасном состоянии, в выбоинах — грязные лужи.

Я колеблюсь, прежде чем пойти дальше по узкому длинному переулку, очень похожему на тупик: несмотря на полумрак различаю в глубине глухую стену, преграждающую путь. На первом доме все-таки висит табличка с названием настоящей улицы, то есть имеющей начало и конец: «улица Верцингеторига Третьего». Я и не подозревал о существовании даже второго по счету Верцингеторига, не говоря уж о третьем.

Если подумать, может быть, есть проход с какого-либо края стены — правого или левого. Но удивительно, что совершенно нет машин. А правильно ли я иду? У меня была мысль пройти по соседней, знакомой мне улице. Уверен, что добираться до вокзала по ней ничуть не дольше, чем здесь. Это медичка вмешалась и попутала меня с якобы короткой дорогой.