Встреча [= Свидание] - [18]

Поскольку он давно ничего не говорил (достаточно давно, чтобы я смог осознать это), меня на мгновение охватил испуг, что он уже ушел, а мне придется тогда идти дальше одному, без опоры, ниспосланной провидением. Видимо, у меня был растерянный вид, поскольку я услышал ободряющий, несмотря на странное звучание, голос мальчика.

— Сдается мне, что вы не привыкли ходить в одиночку. Если хотите, мы можем побыть еще немного вместе. Куда вы направляетесь?

Вопрос поверг меня в замешательство. Однако мне нужно сделать все, чтобы мой случайный поводырь этого не заметил. Он не должен догадываться, что мне самому неведомо, куда я иду, поэтому быстро и безапелляционно отвечаю:

— На Северный вокзал.

— Тогда не надо было переходить. Он по ту сторону проспекта.

Разумеется, мальчик прав. Я так же поспешно даю первое пришедшее в голову объяснение:

— Я думал, на этом тротуаре меньше народа.

— Это действительно так, — соглашается мальчик. — Но вам все равно придется сейчас повернуть направо. Вам нужно на поезд?

— Нет, я жду приятеля.

— Откуда он приезжает?

— Из Амстердама.

— В котором часу?

Я снова ступил на опасный путь. Только бы там и вправду оказался поезд, прибывающий сразу после полудня! К счастью, маловероятно, что ребенку известно расписание.

— Я точно не помню когда, — говорю я, — но у меня наверняка еще масса времени.

— Скорый поезд из Амстердама прибывает на вокзал в двенадцать тридцать четыре, — чеканит мальчик. — Мы можем успеть, если сократим путь… Идемте. Надо спешить.

Глава седьмая

— Мы пойдем по этой улочке, — предупреждает мальчик. — Так гораздо быстрее. Только осторожней ставьте ноги: мостовая вся выщерблена. Зато здесь нет ни машин, ни прохожих.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — буду осторожен.

— Я проведу вас, как получится, по этим выбоинам и буграм. А если вдруг станет особенно трудно, то буду крепко держать вас за руку… Ну вот, тут нужно повернуть направо.

Разумеется, стоило тогда открыть глаза. Было бы предусмотрительнее и, уж во всяком случае, удобнее. Но я решил двигаться вслепую, покуда хватит сил. В общем, что называется, дурацкое дело — не хитрое. Короче говоря, вел я себя, как вертопрах или дитя малое, что мне вовсе не свойственно…

В то же время потемки, на которые я себя обрек и в коих чувствовал себя очень уютно, казалось, идеально соответствовали тому состоянию психической неустойчивости, в котором я пребывал с момента пробуждения. Добровольная слепота была чем-то вроде метафоры, предметного образа, редупликации.

Мальчик настойчиво тянет меня за левую руку. Он идет широкими, легкими, уверенными шагами, и мне трудно за ним поспевать. Надо бы рвануть вперед, проявить смелость, но я не отваживаюсь: кончиком трости ощупываю перед собой землю, словно испытывая страх внезапно оказаться над пропастью, хотя это было бы, по меньшей мере, странным.

— Если вы не прибавите шагу, — замечает мальчик, — то опоздаете на поезд, упустите вашего приятеля, и нам придется искать его по всему вокзалу.

У меня есть законные причины не волноваться по поводу упущенного времени, однако я доверчиво и покорно следую за своим проводником. Возникает необычное ощущение, что он ведет меня к чему-то важному, о чем я не догадываюсь и что никоим образом не связано ни с Северным вокзалом, ни с поездом из Амстердама.

Подстегиваемый смутными предчувствиями, постепенно обретая уверенность в ногах, я все смелее двигаюсь дальше по мостовой, таящей массу неожиданностей. Вскоре я окончательно освоился, почти сроднился с новой стихией…

Неожиданно для себя я смог шагать самостоятельно, без всякой помощи. Я готов был припустить еще быстрее, влекомый некой абсолютно не зависящей от мальчика силой. Если бы он попросил меня побежать, я бы выполнил его просьбу…

Но вдруг он сам спотыкается. Я даже не успеваю его подхватить, его рука выскальзывает из моей, и я слышу, как он тяжело падает прямо передо мной. Еще немного, и я по инерции свалился бы на него, тогда мы оба кубарем покатились бы во тьму, как персонажи Самюэля Бекетта. Вспомнив известный эпизод, я разражаюсь смехом. Ко мне возвращается самообладание.

Но моему проводнику совсем не смешно. Он не говорит ни слова. И не двигается. Может быть, на беду, он случайно поранился? Или падая, получил черепно-мозговую травму, ударившись головой о какой-нибудь выступ?

Я зову его по имени и спрашиваю, не ушибся ли он, но мальчик не отвечает. Возникает непредвиденная пауза и, поскольку она затягивается, я начинаю серьезно волноваться. Железным концом трости я ощупываю камень, соблюдая все меры предосторожности…

Тело мальчика распростерто поперек проезжей части. Оно будто застыло. Встаю на колени и склоняюсь над ним. Откладываю трость в сторону, чтобы обеими руками потрогать его одежду. Никакой реакции, но я чувствую на пальцах какую-то липкую влагу, взявшуюся непонятно откуда.

На этот раз я по-настоящему пугаюсь. Открываю глаза. Снимаю темные очки. Сначала меня ослепляет яркий солнечный свет, от которого я отвык. Потом все становится на свои места, проявляется, как на по л ароидной фотографии, где изображение медленно проступает на белой глянцевой бумаге… Словно попал в волшебную кулису с тревожно повторяющимися складками, из которых уже не выбраться…