Встреча [= Свидание] - [16]

Симон сразу же его узнал: именно тут он пил черный кофе, когда впервые вышел из заброшенной мастерской. Но сегодня здесь уже сидело много посетителей, Симон с трудом разыскал свободный столик, который стоял в темном углу, и уселся лицом к залу.

Молчаливого официанта в белом пиджаке и черных брюках не было сегодня на работе, если только он не вышел на кухню за каким-нибудь горячим блюдом. Его замещала пожилая женщина в серой блузке. Она направилась к новому посетителю, чтобы взять у него заказ. Симон сказал, что хочет только черного кофе покрепче и стакан обычной воды.

Когда женщина вернулась с подносом в руках, на котором стояли маленькая белая чашка, графин и большой стакан, он, напустив на себя полнейшее безразличие, спросил, на месте ли сейчас тот официант. Она ответила не сразу, как бы обдумывая вопрос, потом произнесла с некоторым беспокойством в голосе:

— Какого официанта вы имеете в виду?

— В белом пиджаке — того, который обычно обслуживает?

— Вот я и обслуживаю, — сказала она. — А больше никого нет, даже в часы пик.

— Но я точно вчера здесь видел…

— Вчера вы не могли ничего видеть — кафе было закрыто.

Она поспешно удалилась и принялась за работу. В ее тоне не было ничего враждебного, но в нем чувствовалась усталость и даже грусть. Симон осмотрелся. Неужели он спутал это заведение с похожей обстановкой другого?

Если не обращать внимание на толпу завсегдатаев, рабочих и мелких служащих обоего пола, сходство, признаться, просто поражало: такая же стеклянная стенка отгораживала кафе от тротуара, столы были расставлены точно так же, за стойкой бара в точно таком же порядке стояли бутылки, над которыми висели точно такие же таблички. На одной из них были написаны те же самые блюда быстрого приготовления: сандвичи, бутерброды, пицца и прочее.

«А здесь ведь уже давно не подают пиццу», — подумал Симон Лекёр. И вдруг сам удивился, откуда взялась эта его непоколебимая уверенность. Он залпом допил кофе. Поскольку на вывешенном меню указывалась цена пиццы, наверное, ее можно было заказать. Почему Симон ни с того ни с сего решил, что нельзя? Он, разумеется, не располагал никакой информацией, дающей повод для подобного утверждения.

Между тем как Симон изучал другие надписи на табличках за стойкой, его внимание привлекла скромных размеров фотография в черной рамке, висевшая чуть поодаль, рядом с предписанием, запрещающим продавать спиртные напитки несовершеннолетним. Обуреваемый малопонятным самому любопытством, Симон Лекёр поднялся из-за стола под предлогом, что ему понадобилось в туалет, и сделал небольшой крюк, стараясь пройти мимо фотографии. Там он остановился, якобы случайно, но на самом деле — чтобы рассмотреть ее поближе.

На фотографии был изображен мужчина лет тридцати со светлым, но тревожным взглядом, в форме морского офицера или, точнее, младшего офицера. Его лицо кого-то напоминало Симону… Внезапно он понял: это же официант, который обслуживал их накануне.

Справа свешивалась освященная веточка букса, просунутая под рамку из черного дерева. С засохших много лет тому назад пыльных стебельков осыпалась половина листьев. Внизу на пожелтевших полях фотографии была выведена (судя по почерку, левшой) дарственная надпись: «Мари и Жану от любящего папы».

— Вас смущает форма? — произнесла официантка.

Симон не заметил, как она подошла. Женщина в серой блузке протирала стаканы застойной. Она снова заговорила:

— Вы разглядываете моего отца. Он был русский.

Симон сразу не догадался, а ведь и правда, форма не имела никакого отношения к французскому морскому флоту. А поскольку фуражки на офицере не было, это несоответствие не бросалось в глаза. Чтобы поддержать разговор, он глупо спросил, умер ли тот на море:

— Погиб, — поправила дама.

— Вас зовут Мари?

— Разумеется! — фыркнула она, пожав плечами.

Симон спустился в подвал, где располагался дурно пахнущий туалет. Стены, выкрашенные в кремовый цвет, служили местом, где завсегдатаи записывали политические лозунги, информацию для деловых встреч и фантазии на сексуальные темы. Возможно, одно из посланий предназначалось Симону: например, вон тот телефонный номер, написанный красным карандашом и упорно повторяющийся в разных местах: 765.43.21. По крайней мере, набор цифр легко запомнить.

Возвращаясь к столику, он увидел позади стула, на котором сидел, нишу, обшитую рейками, отделанными под дерево. В самом ее углу к стене была приставлена белая трость для слепых. Входя в кафе, Симон не заметил этого плохо освещенного углубления. Видимо, трость стояла там уже тогда. Симон Лекёр снова сел. Грустная официантка проходила мимо, и он жестом подозвал ее:

— Будьте добры, мадам, принесите мне пиццу.

— Ее несколько месяцев больше не делают, — ответила дама в сером. — Санэпидемслужба запретила нам ее продавать.

Симон допил стакан воды и расплатился за кофе. Потом направился к выходу, но вдруг остановился, словно что-то припомнив. «Надо же, — оборачиваясь, произнес он вполголоса, — забыл свою трость». Можно было предположить, что она не принадлежала никому из посетителей, так как рядом не было ни одного столика. Симон быстро вернулся, без тени колебания взял белую трость и спокойно прошел через заполненный зал, держа ее в левой руке. Никто не прореагировал на его уход.