Встреча [= Свидание] - [20]

Спустя довольное долгое, но точно не подсчитанное время, зря потраченное на то, чтобы попытаться сформулировать фразу, которая была бы уместна в подобных обстоятельствах, Симон, в конце концов отчаявшись, произнес простые слова, заслуживающие насмешку:

— Ребенок поранился.

— Знаю, — ответила девушка, но так нескоро, словно обращение Симона, прежде чем долететь до нее, пересекло огромное пространство. Затем после еще одной паузы она добавила:

— Добрый день. Меня зовут Джинн.

Ее голос был столь же нежен, далек, красив и неуловим, как и выражение глаз.

— Вы эльф? — спросил Симон.

— Дух, эльф, девушка, как вам больше нравится.

— Меня зовут Симон Лекёр, — представился Симон.

— Знаю, — промолвила незнакомка.

В ее речи слышался легкий иностранный, судя по всему английский, акцент, хотя по певучим интонациям можно было бы заподозрить в ней сирену или фею. Последнее слово было произнесено с более откровенной улыбкой; она разговаривала будто откуда-то из далекого грядущего времени, она будто принадлежала миру будущего, в котором уже все свершилось.

Девушка настежь распахнула дверь, чтобы Симон смог свободно пройти. Грациозным движением голой руки (высвободившейся из широченного рукава с глубокой проймой) она показала на старинную медную кровать, приставленную спинкой к дальней стене, на которой висело распятие из черного дерева. Слева и справа от спинки кровати стояли два сверкающих бронзовых позолоченных канделябра со множеством свечей. Джинн принялась медленно зажигать их одну за другой.

— Можно подумать, ложе покойника, — заметил Симон.

— На любое ложе рано или поздно укладывают покойника, не так ли? — произнесла девушка едва слышным шепотом. Потом голос неожиданно стал более густым, с материнскими нотками:

— Как только уложите Жана на белую простынь, он сразу уснет мертвым сном.

— Так вы знаете, что его зовут Жан?

— А как же еще? Хотите, чтобы у него было какое-нибудь диковинное имя? Всех мальчиков зовут Жанами, а всех девочек — Мари. Если бы вы были местным, то сами знали бы это.

Симону стало интересно, что она подразумевала под словом «местный». Странный дом? Заброшенную улицу? Или что-то еще? Симон очень осторожно положил по-прежнему неподвижного ребенка на мрачное ложе, а Джинн скрестила его руки на груди, как обычно делают с теми, кто отдал богу душу.

Мальчик не оказывал ни малейшего сопротивления и никак не реагировал. Глаза были широко открыты, в застывших зрачках поблескивало пляшущее отражение зажженных свечей, казалось, в них теплится какая-то лихорадочная сверхъестественная жизнь, полная тревог.

Джинн снова замерла около кровати, которую пристально разглядывала. В белом воздушном платье ее можно было принять за бестелесного архангела, охраняющего неприкаянную душу.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Симону пришлось сделать над собой усилие и задать девушке новые вопросы:

— Вам известна причина его недомогания?

— Серьезные нарушения памяти, — ответила она, — вызывают кратковременные обмороки, которые, в конечном счете, приведут к летальному исходу. Ему необходим покой, иначе перетруженный мозг слишком быстро устанет, и нервные клетки атрофируются от истощения еще до того, как мальчик достигнет зрелого возраста.

— А конкретно, какого рода нарушения?

— Он с поразительной точностью помнит то, что еще не произошло, что случится с ним завтра, или даже то, чем он будет заниматься в следующем году. И вы — лишь герой его больного воображения. Когда он проснется, вы тут же исчезнете из этой комнаты, в которую, собственно, еще не вошли…

— Значит, я приду позже.

— Непременно.

— Когда?

— Точная дата мне неведома. Впервые вы войдете в этот дом в середине недели…

— А что станет с вами, Джинн, когда он проснется?

— С его пробуждением я тоже исчезну. Мы оба исчезнем в один и тот же миг.

— А куда мы денемся? Мы останемся вместе?

— Нет, это противоречило бы законам хронологии. Постарайтесь понять: вы отправитесь туда, где должны были бы находиться в данный момент в вашей настоящей реальности…

— Что значит «настоящей»?

— Ваше будущее «я» здесь — по ошибке. Ваше действительное «я» сейчас, полагаю, за много километров отсюда принимает участие в экологическом совещании по мерам против засилья электронных механизмов или что-то в этом роде.

— А вы?

— Увы, я умерла уже примерно три года назад и, стало быть, никуда не отправлюсь. Мы случайно оказались вместе в этом доме лишь благодаря больной фантазии Жана: я — из его прошлого, а вы, Симон, — из его будущего. Теперь понятно?

Однако если Симон Лекёр еще мог представить себе абстрактный смысл происходящего, то его материальное значение ему никак не удавалось уразуметь. Чтобы проверить (просто ответить себе: да или нет), правда ли он — в чужом сне, Симон решил сильно ущипнуть себя за ухо. Он ощутил обычную, вполне реальную боль. Хотя, что это доказывало?

Надо было бороться с головокружительными испытаниями и путаницей времени и пространства, которым подвергался его разум. Эфемерная мечтательница, возможно, сумасшедшая… Он взглянул на нее: Джинн смотрела на него с улыбкой.

— Вы ущипнули себя за ухо, чтобы узнать, не грезите ли вы. Но вы не спите, вы снитесь, а это — абсолютно разные вещи. Вот я, например, мертва, но способна чувствовать физическую боль или наслаждение: это мои бывшие страдания и радости, о которых вспоминает слишком восприимчивый ребенок и которые благодаря ему снова оживают, не успев потускнеть от времени.