Встреча - [2]

Теперь можно вытянуться на нарах, минутку полежать без движения, выбросить из головы предыдущий кошмарный путь. А после сесть, ноги в позе Лотоса, и снова поздороваться уже сразу с обоими — с Александром и с Леной; поздороваться с малышом О'Джанчиком и посмотреть ему в глазки.

Лена берет малыша на ручки. Шейка его еще слаба, головка не держится, мать поддерживает шейку ладонью. О'Джан таращится на меня во все глаза, пускает пузыри, малыш как малыш… Наверное, я первая игрушка для него в этой обители, причем игрушка живая.

Хочется взять младенца на руки, покачать, поиграть, поулюлюкать там, но… Но я пока не знаю как вести себя с ним, многое пока меня смущает. Скоро возвратился Проводник. Разгрузили рюкзаки с продуктами, разложили все по местам — в ящики, бидоны и прочую тару. Лена пригласила отужинать.

Саша "организовал" быстренько какой-то ящик посреди постели. Расселись все кругом, ноги под себя или "калачиком". Лена поставила на ящик кастрюлю с кашей, выдала ложки. Мы приступили к трапезе.

Разговор, как обычно в таких случаях, — о многом сразу и, собственно, ни о, чем серьезном; для серьезного, разговора время впереди. По крайней мере, я так надеюсь.

Уже с первых минут встречи я заметил, что Саша часто как бы хватается за грудь, морщится от боли, постанывает даже, но тихо, сквозь зубы, сдерживая себя. Потом, вероятно, боли стали сильнее, и он перестал сдерживаться, и сполз с нар, и присел, согнувшись пополам у печурки, произнося время от времени: "Ой, больно… Ой, как больно, не могу…"

Боль другого — всегда и моя боль тоже, и сердце разрывается, когда не можешь помочь, не знаешь как… Ну чем я могу помочь? Наверное, никак и ничем, только разве своим состраданием и сочувствием, своей готовностью прийти на помощь, хотя бы и мысленно…

Вскоре его страдания стали невыносимы. Он мучился там у печки, в углу, громко стонал; мы молчали или говорили коротко, шепотом.

Заплакал ребенок и тоже стал кричать безудержно, в голос. Лена взяла его на руки, прижала к себе, успокаивая, укачивая. Пояснила немногословно:

— У него тоже боли. Страдает, бедняжка, и днем и ночью.

— Может быть, врачам показать?

— Зачем? Не надо никому показывать. Это трансмутационные боли.

— Как?! — не выдержал я. — У ребенка — трансмутация? Открываются центры?

— Нет, центры у него открыты. Изначально открыты, с рождения. А сейчас — Огненная Трансмутация всего организма. Так надо, скоро пройдет.

Неужели и у младенцев возможно такое? Первый раз и слышу и вижу. Но мать уверена: трансмутация у О'Джанчика, скоро пройдет. Это даже хорошо: отмучится сейчас, пока несмышленыш, зато не придется страдать, когда повзрослеет… А что у нее самой? Тоже боли?

— Нет, у меня полегче… Переболело в свое время, сейчас легче.

— Лена! — окликнул Саша слабым голосом. — Спроси, когда все кончится, Ой, больно… ой, не могу терпеть…

Лена сосредоточилась на минутку, прикрыв глаза.

— Учитель говорит; потерпи чуть-чуть… Сейчас Волна Сознания Божьего пройдет, станет лучше. И действительно, через несколько минут Александр снова подсел к нам; он все еще постанывал, но уже реже, не столь жалобно…

Кажется, в одном из писем Елена Ивановна Рерих признавалась, что боли при трансмутации очень сильны и раздирающи… Похоже на то, как если бы человека подвешивали на крюк за ребро и оставляли в таком положении надолго. Вот почему, и Саша постоянно повторял в последнее время: трансмутация — это ад, ад…

Наконец он совсем успокоился, и тогда я спросил:

— Очень болит?

— Не болит, тут другое. Пожар на клеточном уровне. Сгорание живой плоти.

— Сгорание в Анахате?

— Не обязательно. Сейчас — да, схватило четвертый центр. А до обеда "работала" Манипура.

— То есть трансформация как бы гуляет по центрам?

— Да, как бы…

— Но, может, замечена последовательность?

— Никакой. Но причина есть, и она не столько во мне, сколько — в вас, в вас! Как не понимаете?! Вы создаете скверну скверным своим мышлением, а Я, ваш Жизнедатель, пережигаю эту грязь своим Огнем. Просто, как дважды два. Я здесь в тяжкой работе, в труде непрестанном, духовном, в страданиях неимоверных добываю по крупицам Живую Жизнь, что есть Огонь Небесный, добываю для вас, отдаю всему человечеству, вот, в частности, ему, Евгению, чтобы он стал виден в Боге, чтобы пришел к совершенству в Боге Едином. Но что делает он, Евгений? Стремится ли он к Единству в Боге? Александр обращался, к Проводнику, ждал ответа. Но тот молчал, склонив голову, не поднимая глаз. Откровенно, я не привык видеть его таким покорным, пришибленным.

— Но ты, Евгений, — продолжал, Алекс Андр, и в голосе его слышалось раздражение, — ты, будучи безрассудным, как и остальные, тебе подобные, разбазариваешь переданный тебе Огонь Небесный в спорах с глупцами, раздаешь, не думая; направо-налево… Я тебя заряжаю тут, в страданиях, а там, в миру, тебя разряжают, пьют из тебя с таким трудом добытую Живую Жизнь; прежде всего это относится к твоей жене Надежде Ивановне. Сколько можно, говорить! Я добываю Огонь на грани физических возможностей, стараюсь, чтобы, тебя не сожрал Зверь, а ты как распоряжаешься Святым Огнем? Подумай! Проводник молчал, опустив голову, поблескивая при свече лысиной…