Одиночество всегда успокаивало Морган, но теперь было бессильно чем-либо ей помочь. Наоборот, она не находила себе места. Ее словно бы мучительно медленно разрывали на куски.
Но почему? В конце концов, она ведь сама ушла от Райли. Уступи ему — и была бы сейчас в Мэне.
Замужем за мужчиной, который ее не любит.
Ну а она сама? Морган сказала Райли, что не любит его, и была искренней. Но теперь, вернувшись в милое ее сердцу одиночество, была просто одержима мыслями о нем; куда бы она ни пошла, ее преследует тупая боль от потери чего-то дорогого и близкого.
Одиночество стало невыносимой пыткой.
На восьмой день Морган поняла, что должна что-то предпринять. Вернувшись к шоссе, она поехала в Сорел и там позвонила на работу Майку Прескотту.
— Он сейчас как раз освободился, — сообщила секретарша таким тоном, словно оказывала неоценимую услугу. — Подождите минутку.
— Прескотт слушает.
— Майк, это Морган Кассили… мы встречались… у Райли.
— Ну, разумеется. Как поживает Райли?
— Он вернулся домой, в Мэн. Мы можем пообедать вместе? г
— Через полчаса в кафе на Анасази-авеню.
Он вошел в зал минута в минуту.
— Рад снова видеть тебя. — Лицо его озарилось улыбкой. — Когда Райли уехал?
Морган, прижав меню к груди, разрыдалась.
Майк, привыкший и не к такому, передал ей носовой платок и заказал два салата. Морган шумно высморкалась.
— Не знаю, что со мной, — пробормотала она. — Он предложил мне стать его женой.
— Боже милосердный! — воскликнул Майк.
— И он ненавидит розы, — простонала Мор.
— Полагаю, ты их обожаешь? — недоуменно посмотрел на нее Майк.
— Я их тоже ненавижу. И мы оба сразу же поняли, что Снид — пустой человек, похож на тыкву, высверленную ко Дню всех святых. — Стараясь остановить слезы, она принялась яростно тереть щеки, и они у нее стали краснее любых роз. — И еще у него есть семилетняя дочь Дженни.
— Дочь? — Майк был просто оглушен.
— Именно поэтому адвокат и пригласил Райли приехать в Солт-Лейк-Сити, — объяснила Морган. — Неделю назад они вернулись в Мэн.
Майк быстро оправился от потрясения.
— Райли и адвокат? — с мягкой иронией спросил он.
— Очень смешно! — фыркнула Морган. — Ее зовут Дженни.
— И ты дала деру.
— Нет! — гордо вскинула она голову.
— Ну, сбежала. Трусливо поджав хвост. Морган, в чем дело? Ты не любишь детей?
— Очень люблю, — произнесла она с достоинством, забыв про красные глаза и распухшее от слез лицо.
— Вам с Райли… плохо в постели?
Ее щеки стали совсем пунцовыми.
— Нет. Фантастически хорошо.
— Так почему же ты еще не свернула свою палатку и не улетела в Мэн? Бедняга по уши в тебя влюблен.
— Тебе, быть может, это очевидно. Но мне — нет. И ему самому тоже.
— Никогда прежде даже мысль сделать кому-то предложение не приходила Райли в голову.
— Он ни разу не сказал, что любит меня, — произнесла Морган, отчетливо чеканя каждое слово.
— Иногда поступки бывают красноречивее слов о любви. Поверь мне, предложение руки и сердца, сделанное Райли Ханраханом, — это как раз такой поступок. — Майк в задумчивости взял кусок хлеба. — Странно, я всегда был твердо уверен, что придет день, когда Райли встретит женщину, которую полюбит. И знаешь, почему я так думал? Из-за китов. Он их любит. Я видел, как он бился часами, чтобы спасти выбросившегося на берег кита, слышал его речи в поддержку запрета охоты на китов. Он любит этих животных, поэтому сохранил в душе негаснущий огонек. Я говорю понятно?
— Ты хочешь сказать, у него всегда была способность любить и именно так она проявлялась? — медленно проговорила Морган, пытаясь собраться с мыслями. — По отношению к животным, а не к людям?
— Вот именно, — нахмурился Майк. — А ты-то его любишь? В противном случае весь наш разговор не имеет смысла.
— Не знаю! — На ее глаза снова навернулись слезы. — Я сказала Райли, что не люблю его. Но взгляни на меня, до чего я дошла. За последние несколько дней я пролила целое море слез.
— Я всегда считал, что чувство, обратное любви, не есть ненависть, — сказал Майк. — Это безразличие. А тебе Райли, судя по всему, далеко не безразличен.
Официантка принесла две порции салата и корзинку с хрустящими булочками. Морган неожиданно для себя обнаружила, что проголодалась. Некоторое время они молча ели, наконец Майк сказал:
— Послушай-ка вот что. Как-то мы собрались всем классом в Нью-Йорке, и Райли повел меня в приют, где он воспитывался. Одна из монашек, сестра Анна, умерла, и там служили мессу за упокой ее души.
— Он любил ее больше всех.
— Райли рассказывал о ней, да? За то короткое время, что мы были в приюте, я успел убедиться в доброте монашек, в том, что они делают все, что могут, для своих воспитанников. Но в то же время там такие безликие строения. Дешевая краска, спальни похожи на казармы, в столовой температура не выше тринадцати градусов — на дворе стоял февраль. Я понял, почему Райли стал таким отчужденным, нелюдимым. Ведь он провел в приюте шестнадцать лет. Родителей своих он не помнит. Так что, если он не может высказать словами свои чувства, на то есть причины.
Со щемящим сердцем Морган вспомнила, что говорил ей Райли в последний вечер: прекрасные проникновенные слова, глубоко ее тронувшие. Но они предназначались ей одной, нельзя делиться ими с Майком.