Вспять: Хроника перевернувшегося времени - [63]

— Один. Абсолютно один.

— Годится. А выпить есть?

— Тебе разве не хватит?

— Мне никогда не хватит. Смотри на меня внимательно.

Владя посмотрел: очень симпатичное личико с голубыми большими глазами, чистой и гладкой кожей, длинноватыми, но красивыми губами, широковатой нижней челюстью, что девушку не портит, а придает своеобразие. Но при этом лицо исказилось в пьяной гримасе, взгляд плыл.

— А теперь смотри опять! — девушка щелкнула пальцами и переменилась: глаза стали осмысленными, губы сложились в скромную улыбку школьницы-отличницы, знающей урок и стесняющейся этого, голова склонилась чуть набок, при этом девушка сложила руки впереди, а отставленная нога застенчиво чертила что-то кончиком туфли на земле.

— Умеешь, — оценил Владя.

И, оглядевшись по сторонам, взял девушку под руку и повел к себе домой.

Опомнись, сказал он себе мысленно, ей лет шестнадцать, а то и пятнадцать, она несовершеннолетняя, тебя засудят! И тут же ответил: да пошел ты!

У тебя такого никогда не было и, может, никогда не будет. Вдруг завтра все повернется назад? Насчет засудить нечего беспокоиться: все уже такого наворотили, что судей не хватит и времени до скончания века, чтобы всех пересудить.

Он поглаживал пальцами локоток девушки, слушал ее полудетский голос, не вникая в смысл того, что она говорит. И тут перед ними из сумерек возникла другая девушка. Повыше, с длинными темными волосами.

Эх, поторопился я! — подумал Владя.

— Нинка! — сказала девушка. — Это как называется? Меня бросила с этими лохами, они там в своей блевотине рожами спят, а сама?

— В гости иду, — похвасталась девушка, которую, оказывается, звали Ниной.

— А я?

— Пошли, мне не жалко!

И черноволосая красавица присоединилась, не спрашивая Владю, можно ли. Впрочем, он не возражал.

Владя уже прикидывал, с кем начнет и каким образом. А может, и с двумя сразу. То есть попеременно.

Тут сзади послышался топот.

— Стоять! — заорал истошный голос.

Обе девушки тут же остановились.

— Гусь, — презрительно сказала черноволосая.

У парня, бежавшего к ним, была длинная шея, он весь был длинный, а за ним спешил молодой человек покороче, довольно толстый.

— Куда это вы собрались? — спросил Гусь, подбежав, скаля зубы и держа в руке большой нож с зазубринами на конце — то ли военный, то ли охотничий. Подоспел и толстый, задыхаясь. Без ножа, но с увесистыми кулаками и с выражением жажды боя на лице, вполне при этом добродушном, как у многих толстяков.

— Не твое дело! — ответила Нина, обняв Владю за талию обеими руками.

Владе стало нехорошо.

Он был с детства трусоват. Вернее, слишком добр: мальчишеской храбростью часто считают злость, умение и желание обидеть кого-то словом и делом Владя такого желания не имел, избегал конфликтов. Он и с Вероникой, разрушившей его семью, связался из-за трусости: она пригласила в гости к тете, поужинать по-домашнему, тети дома почему-то не оказалась, а Вероника ей почему-то предварительно не позвонила (объяснила, что хотела сделать сюрприз). Тетя оказалась на даче, хотела мигом прибыть, но Вероника уговорила ее не трудиться, взяла ключ у соседки-тетя всегда там оставляла, вошли, что-то приготовили, выпили найденную тут же бутылку вина (Владя потом подозревал, что вино не тетей, а Вероникой было припасено), а потом Вероника сказала как бы между прочим, что совершенно нет смысла тащиться в гостиницу, переночевать можно и здесь — с гораздо большими удобствами. Две комнаты, никто никого не стеснит. И не очень ведь хотел Владя оставаться, не очень нравилась ему Вероника, но струсил: что она обо мне подумает? Как расценит отказ от доброго предложения? Не примет ли этот отказ за выражение тайной симпатии, которую Владя боится обнаружить и поэтому деликатно удаляется?

Остался.

Легли спать, пожелав друг другу спокойной ночи. Часа полтора Владя лежал без сна и думал: ведь ждет, наверняка ждет, не спит, считает его лузером, ботаником, импотентом! И — пошел. В темноте нашарил постель Вероники и саму Веронику. Она, как выяснилось, спала, но на Владю, разбудившего ее, не рассердилась, даже наоборот. Так и начались отношения, и нудно тянулись какое-то время, Вероника влюбилась, Владя тосковал, но не встречаться с нею не мог, постоянно думал: наверное, обижается, что давно не звонил, наверное, сейчас, холодным дождливым вечером, плачет одна у себя в квартире, наверное, ждет… И-звонил, приходил… Потом все раскрылось, скандал, распад семьи, приход к Веронике, а она:

— Владя, ты все неправильно понял. Я, во-первых, пообещала себе никогда не разрушать чужих семей. Во-вторых, я восемь лет живу одна и привыкла к этому. В-третьих, на самом деле я скоро выхожу замуж за одного человека, который меня любит со школы.

А из-за чего все это произошло? Из-за трусости, трусости и еще раз трусости. Трусость вообще руководит многими нашими так называемыми благородными поступками, и все бы хорошо, и осанна бы трусости в таком случае, если б не оказывалось сплошь и рядом, что благородство по отношению к одному человеку одновременно оказывается вопиющим неблагородством по отношению к другому, но чаще всего — неблагородством по отношению к самому себе.