Всеобщая теория забвения - [7]

– Понимаю, мой капитан. Так что мы будем делать?

– Найдем кирку и сломаем стену.

Они вернулись к лифту и спустились. Там их поджидал бродяга в компании с пятью вооруженными людьми.

– Вот они, товарищ Монте.

Тот, кого звали Монте, двинулся им навстречу. Он обратился к Жеремиашу громким, уверенным голосом, столь не сочетавшимся с его щуплой фигурой:

– Будьте добры, товарищ, засучите рукав рубашки. Правый. Я хочу увидеть ваше запястье…

– С чего бы это?

– С того, что я вас об этом прошу, с деликатностью парфюмера.

Жеремиаш захохотал. Задрав рукав, он обнажил татуировку: Audaces Fortuna Juvat[6].

– Вы это хотели увидеть?

– Именно, капитан. Похоже, удача вас подвела. И правда, для того чтобы, будучи двумя белыми людьми, в эти неспокойные дни выйти на улицу в португальских армейских ботинках, надо быть даже чересчур смелым и удачливым.

Монте повернулся к двум вооруженным военным и приказал им связать наемников. Те связали им руки за спиной и затолкали в салон видавшей виды “Тойоты-Короллы”. Один из военных сел на пассажирское сиденье, Монте – за руль. Остальные проследовали за ними на военном джипе. Бенжамин уткнулся лицом в колени, не в силах сдержать слезы. Жеремиаш раздраженно толкнул его в плечо:

– Успокойся. Ты солдат португальской армии.

Монте вмешался:

– Оставьте мальчишку в покое. Не надо было его брать с собой. Вам, проститутке на службе американского империализма, должно быть за это стыдно.

– А кубинцы, они что – не наемники?

– Кубинские товарищи прибыли в Анголу не за деньгами. Они здесь по убеждению.

– Я остался в Анголе по убеждению. Сражаться во благо западной цивилизации, против советского империализма. За то, чтобы Португалия могла увидеть будущее.

– Чушь все это. Не верю. Так же, как вы, как ваша мать тоже не верите. Кстати, какого черта вам понадобилось в доме Риты?

– Вы знаете Риту?!

– Риту Кошта-Рейш? Ритулю? Ноги от зубов. Лучшие в Луанде.

Они оживленно заговорили об анголках. Жеремиаш высоко ценил луандских женщин. Однако, уточнил он, никакая женщина в мире не сравнится с мулатками из Бенгелы. Тогда Монте вспомнил про Рикиту Баулет, представительницу одного из древнейших родов Мосамедиша[7], которая стала победительницей конкурса “Мисс Португалия” в 1971-м. Жеремиаш сдался. Рикита. Да, он отдал бы жизнь за то, чтобы однажды утром проснуться рядом с этой черноглазой красоткой.

Тем временем мужчина, сидевший рядом с Монте, прервал их разговор:

– Это здесь, командир. Приехали.

Город остался позади. Перед ними возвышалась стена, пересекавшая большой пустырь. Вдали виднелись баобабы, за которыми простирался голубой, без единого пятнышка, горизонт. Они вышли из машины. Монте развязал обоих наемников и выпрямился:

– Капитан Жеремиаш Палач. Как я полагаю, Палач – это прозвище? Вы обвиняетесь в массовых зверствах. Вы пытали и убивали десятки борцов за независимость Анголы. Некоторые наши товарищи желали бы увидеть вас в суде. Я же считаю, что мы не можем тратить время на судебные разбирательства. Народ вас уже приговорил.

Жеремиаш усмехнулся:

– Народ? Чушь собачья. Не верю я в это. И вы в это не верите, и ваша мать не верит. Отпустите нас, и я дам вам полную пригоршню алмазов. Камни что надо. Вы сможете оставить эту страну и начать жизнь в новом месте. У вас будут женщины, каких вы только пожелаете.

– Спасибо. Я не собираюсь уезжать, и единственная женщина, которую я хочу, находится в моем доме. Счастливого пути, и желаю хорошенько поразвлечься там, куда вы отправитесь.

Монте вернулся к машине. Солдаты подтолкнули португальцев к стене и отошли на несколько метров. Один из них вынул из-за пояса пистолет, после чего со спокойным, чуть ли не скучающим видом прицелился и трижды выстрелил.

Жеремиаш Палач лежал на спине. Высоко в небе он видел летящих птиц. На запятнанной кровью, изрешеченной пулями стене красной краской было написано: Пальба продолжается[8].

Субстанция страха

У меня вызывает страх все, что за окном, – ветер, порывами проникающий внутрь, звуки, которые он приносит с собой. Меня пугают комары и целые мириады иных, неизвестных мне насекомых. Для меня здесь все чужое, как для птицы, упавшей в бурную реку. Мне непонятны языки, долетающие до меня с улицы, и те, что приносит в дом радиоприемник; я не понимаю, что они такое говорят, даже когда это похоже на португальскую речь, поскольку их португальский перестал быть моим.

Даже свет мне кажется странным.

Его слишком много.

И некоторые цвета, которых не должно быть на здоровом небе.

Мне гораздо ближе моя собака, чем те люди, что снаружи.

После конца

После конца время стало течь медленнее. По крайней мере, Луду именно так это воспринимала. 23 февраля 1976 года она написала в своем первом дневнике:

Сегодня ничего не происходило. Я спала. А во сне видела, что сплю. Вместе со мной спали деревья, животные и огромное количество насекомых. И вот так все мы вместе, хором, словно большая толпа в маленькой комнате, видели этот сон, обмениваясь мыслями, запахами и нежными прикосновениями. Я помнила себя и пауком, ползущим к своей пленнице, и мухой, попавшей в его паутину. Я чувствовала себя цветком, распускающимся на солнце, и ветром, разносящим цветочную пыльцу. Когда я проснулась, я была одна.