Всеобщая история бесчестья - [18]

«Преступных дел мастер Монк Истмен»

Asbury, Herbert. The Gangs of New York. New York, 1928.

«Бескорыстный убийца Билл Харриган»

Watson, Frederick. A Century of Gunmen. London, 1931.

Burns, Walter Noble. The Saga of Billy the Kid. New York, 1926.

«Неучтивый церемониймейстер Кодзукэ-но Сукэ»

Mitford, А. В. Tales of Old Japan. London, 1912.

«Хаким из Мерва, красильщик в маске»

Sykes, Percy. A History of Persia. London, 1915.

Die Vernichtung der Rose / nach dem arabischen urtext übertragen von Alexander Schulz. Leipzig, 1927.

Et cetera

Нестору Ибаре

Смерть богослова

Ангелы уведомили меня, что, когда Меланхтон скончался, ему в мире ином предоставили дом совсем такой, как на земле. (Так бывает почти со всеми пожаловавшими в вечность, и поэтому они не считают себя мертвыми.) Обстановка тоже была такая же: стол обеденный, письменный стол с выдвижными ящиками, книги. Когда Меланхтон очнулся в этом месте, он взялся за свои литературные труды так, словно он и не покойник, и за несколько дней написал об оправдании верой. По обыкновению, он ни словом не обмолвился о милосердии. Ангелы заметили упущение и послали к нему спросить об этом. Меланхтон сказал посланцам: «Я неопровержимо доказал, что можно обойтись без милосердия и, чтобы попасть на небо, достаточно верить». Говорил он это надменно, а сам не знал, что уже мертв и место его вовсе не на небе. Когда ангелы услышали эти слова, они его оставили.

Спустя несколько недель вся обстановка, за исключением кресла, стола, стопки бумаги и чернильницы, начала истаивать и в конце концов сделалась невидимой. Кроме того, на стенах жилища проступили пятна сырости, пол украсился желтыми разводами. Одежда тоже стала проще и грубее. А так как он продолжал писать и настаивать на ненужности милосердия, то его поместили в подземелье, где содержались такие же, как он, богословы. Там он просидел несколько дней и начал сомневаться в своем тезисе, и тогда ему разрешили возвратиться. Теперь его одежды были из задубелых кож, но он принудил себя думать, что ему все показалось, и продолжал прославлять веру и поносить милосердие. Однажды вечером ему стало холодно. Он обошел дом и увидел, что его жилье уже совсем не такое, как на земле. Одно помещение было завалено какими-то непонятными орудиями, другое сделалось таким маленьким, что в него нельзя было войти, еще одно не поменялось, но теперь его окна и двери выходили на большую песчаную косу. Комната в глубине дома была полна людей, которые превозносили его и твердили, что такого ученого богослова еще никогда не бывало. Похвала его обрадовала, но часть этих людей была безлика, а другие походили на мертвецов, и он из-за этого проникся к ним недоверием и неприязнью. И тогда он решил написать похвалу милосердию, но страницы, написанные им сегодня, назавтра оказывались чистыми. Происходило так потому, что писал он их неискренне.

К нему приходили многие из тех, кто недавно умер, но ему было стыдно за такое убогое жилище. И для того чтобы все уверились, что он на небесах, он уговорился с одним колдуном, обитавшим в помещении в глубине дома, и тот слепил приходивших обманным блеском. Едва все уходили – а иногда еще и до их ухода, – снова проступали пятна сырости и нищета.

В последних сообщениях о Меланхтоне говорится, что колдун и один из безликих уволокли его на косу и там он прислуживает бесам.

(Из книги «Небесные тайны» Эммануила Сведенборга)

Палата с фигурами

В самом начале был в Андалусийском королевстве город, где жительствовали короли, прозывавшийся Лебтитом, или Сеутой, или Хаэном. В городе этом была мощная башня, в двустворчатые двери которой никто никогда не входил и назад из них не выходил, потому что были они заперты. Каждый раз, как умирал один король и на высокий трон всходил другой, он своей рукой вешал на входных дверях еще один замок, и так стало их двадцать четыре, по одному на короля. И вот случилось, что один недобрый человек, сторонний королевскому дому, захватил власть и, вместо того чтобы повесить на дверях новый замок, пожелал снять двадцать четыре прежних и взглянуть на то, что хранилось в той башне. Визирь и эмиры умоляли его не делать этого и спрятали связку ключей, сказав ему, что повесить один замок легче, чем сбить двадцать четыре, но он твердил с удивительным упрямством: «А я хочу знать, что там, в этой башне». Тогда они предложили ему все, что у них было: стада, христианских идолов, серебра и злата, но он не пожелал отступиться и собственноручно (да отсохнет его рука) отпер двери.

Внутри были фигуры арабов из дерева и металла, арабы восседали на быстроногих верблюдах и скакунах, на спины им ниспадали чалмы, на перевязи висели кривые сабли, в правой руке они держали копья. Все это было наяву, фигуры отбрасывали на пол тень, слепой мог удостовериться в том, что они есть, ощупав их, причем передние копыта лошадей не касались пола, удерживаясь в воздухе, словно лошади встали на дыбы. Фигуры, исполненные так мастерски, привели царя в ужас, но еще больше ужаснули его полный порядок и безмолвие – все они смотрели в одну сторону, на запад, и не слышалось ни звуков человеческого голоса, ни рожка. Вот что было в первой палате башни. Во второй стоял выточенный из цельного изумруда стол Сулеймана, сына Дауда, – мир им обоим! – изумруд же, как известно, зелен и обладает несказанной и сокровенной силой унимать бури, уберегать хозяина от соблазнов, спасать от поноса и злых духов в кишечнике, способствовать благоприятному решению тяжб и помогать при родах.