Всеобщая история бесчестья - [15]
Сперва все содрогнулись. Пресловутый лик Апостола, лик, который побывал на небесах, действительно поражал белизною – особой белизною пятнистой проказы. Он был настолько одутловат и неправдоподобен, что казался маской. Бровей не было, нижнее веко правого глаза отвисало на старчески дряблую щеку, тяжелая бугорчатая гроздь изъела губы, нос был нечеловечески разбухший и приплюснутый, как у льва.
Последней попыткой обмана был вопль Хакима: «Ваши мерзкие грехи не дают вам узреть мое сияние…» – начал он.
Его не стали слушать и пронзили копьями.
Мужчина из Розового салона
Энрике Амориму[57]
Меня, значит, спрашиваете о покойном Франсиско Реале. Да, я его знавал, хотя здесь был и не его район: он колобродил все больше на Севере, по ту сторону лагуны Гуадалупе и Батерии. Виделись мы с ним не больше трех раз, да и то всё за одну ночь – зато уж ту ночку мне вовек не позабыть, ведь тогда Луханера пришла спать ко мне на ранчо, а Росендо Хуарес покинул Эль-Арройо навсегда. Для вас, ясное дело, это старая история, вы и имени такого не слыхали, но в свое время Росендо Хуарес Задира крепче всех стоял в Санта-Рите. Он как будто родился с ножом в руке, и был он одним из людей дона Николаса Паредеса[59], который был одним из людей Мореля[60]. Он умел заявиться в бордель при полном параде – на вороном жеребце с серебряной упряжью; мужчины и собаки его уважали, и девки тоже; все знали, что за ним числятся два трупа; шевелюра у него была маслянистая, а шляпа высокая, с узенькими полями; судьба, как говорится, его баловала. Мы все, кто из Санта-Риты, даже плевать старались как он. И все ж таки одна ночь нам показала, чего на самом деле стоит Росендо.
Скажете, я заливаю, но в ту небывалую ночь все началось с появления нахального фургона с красными колесами, набитого куманьками. Он катил вперевалку, грохоча по нашим дорогам из ссохшейся глины, два гитариста в черном бренчали еще громче, человек на козлах хлестал уличных собак, что увивались вокруг коня, а тот, что в пончо, молча сидел посередине – это и был достославный Барышник, и приехал он, чтобы драться и убивать. Ночь выдалась чудо какая прохладная. Двое лежали на скатанном тенте фургона, и веяло от них одиночеством. То было первое событие в череде прочих, но узнали мы об этом только потом. Мы, молодняк, пораньше набились в салон Хулии – оцинкованный барак между ручьем Мальдонадо и дорогой на Гауну. Это местечко всякий примечал издали по свету бесстыдного круглого фонаря, да и по сутолоке тоже. Заведение хоть с виду и неказистое, зато внутри все чин по чину, и не было недостатка в музыкантах, доброй выпивке и девушках, для танца пригодных. Вот только Луханере, которая была с Росендо, ни одна из них в подметки не годилась. Луханера умерла, и, скажу вам по совести, сеньор, я, бывает, годами о ней не вспоминаю, но надо было ее видеть в те годы. На кого такие глаза посмотрят – тот не уснет.
Канья[61], милонга, бабы, крепкое словцо от Росендо, его снисходительный хлопок по плечу, который я старался принимать за дружбу, – в общем, я себя чувствовал счастливее некуда. Партнерша мне досталась чуткая, она как будто угадывала мои движения. Танго взяло над нами свою волю – кружило, разбрасывало, заставляло сходиться вновь. Мы все были как зачарованные, ну ровно во сне, и тут музыка у меня в ушах сделалась как будто громче – а дело в том, что в нее уже вплетались гитары из того фургона, и звенели они все ближе. А потом ветер, доносивший те звуки, сменил направление, и ко мне снова вернулось мое тело, и тело девушки, и разговоры, какие ведут во время танца. А потом из-за двери раздался решительный стук и решительный голос. В единый миг стало тихо, дверь крепко толкнули плечом, и в салоне очутился мужчина. Мужчина был похож на свой голос.
Для нас он еще не был Франсиско Реалем, лишь очень высоким и крепким мужчиной, одетым во все черное, с закинутым на плечо шарфом буланой масти. Помню, лицо у него было угловатое, как у индейца.
Створка открывшейся двери хлопнула по мне. Я и опомниться не успел, как на него накинулся, левой залепил по лицу, а правой уже шарил у себя под пиджаком – в жилете, слева под мышкой, у меня был припрятан острый нож. Недолго я воевал. Вошедший, ловя равновесие, махнул руками и просто откинул меня в сторону, точно досадную помеху. Я так и остался позади, весь скрюченный, с рукой под пиджаком, сжимая бесполезный нож. А тот, и глазом не моргнув, уже шел дальше. Он был выше любого из тех, кто перед ним расступался, шел, вроде как никого и не замечая. Первыми ему попались ротозеи-итальяшки – те вообще раскинулись легким веером. Но такое длилось недолго. В следующей группе его поджидал Англичанин: чтобы чужак не толкнул его в плечо, он первым хлопнул его ножом по руке, плашмя. Удар вышел на загляденье, тут уж и остальные зашевелились. Заведение Хулии – оно было вытянутое, даже и не скажу, сколько метров в длину, и чужака прогнали почти из конца в конец, как по крестному пути, – шлепками, свистом, плевками. Сперва-то его колотили всерьез, а потом, заметив, что он даже не отвечает на удары, пошли в ход обыкновенные оплеухи – то открытой ладонью, а то и безобидной бахромой шарфа, точно в насмешку. А вообще, его как будто сохраняли для Росендо, который ни на шаг не отошел от задней стенки. Стоял молча, прислонившись спиной. Попыхивал окурком, как будто уже понял то, что все мы ясно увидели позже. Вот на кого мы вытолкнули Барышника – прямого и окровавленного, с ветром оскорбительных подначек за спиной. Освистанный, побитый, заплеванный, этот человек заговорил, только когда оказался прямо перед Росендо. И вот чужак на него посмотрел, и утер лицо рукавом, и сказал такие слова:
Произведения, входящие в состав этого сборника, можно было бы назвать рассказами-притчами. А также — эссе, очерками, заметками или просто рассказами. Как всегда, у Борхеса очень трудно определить жанр произведений. Сам он не придавал этому никакого значения, создавая свой собственный, не похожий ни на что «гипертекст». И именно этот сборник (вкупе с «Создателем») принесли Борхесу поистине мировую славу. Можно сказать, что здесь собраны лучшие образцы борхесовской новеллистики.
Борхес Х.Л. 'Стихотворения' (Перевод с испанского и послесловие Бориса Дубина) // Иностранная литература, 1990, № 12, 50–59 (Из классики XX века).Вошедшие в подборку стихи взяты из книг «Творец» (“El hacedor”, 1960), «Другой, все тот же» (“El otro, el mismo”, 1964), «Золото тигров» (“El oro de los tigres”, 1972), «Глубинная роза» (“La rosa profunda”, 1975), «Железная монета» (“La moneda de hierro”. Madrid, Alianza Editorial, 1976), «История ночи» (“Historia de la noche”. Buenos Aires, Emecé Editores, 1977).
Мифология, философия, религия – таковы главные темы включенных в книгу эссе, новелл и стихов выдающегося аргентинского писателя и мыслителя Хорхе Луиса Борхеса (1899 – 1986). Большинство было впервые опубликовано на русском языке в 1992 г. в данном сборнике, который переиздается по многочисленным просьбам читателей.Книга рассчитана на всех интересующихся историей культуры, философии, религии.
В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни.
В сборник произведений выдающегося аргентинца Хорхе Луиса Борхеса включены избранные рассказы, стихотворения и эссе из различных книг, вышедших в свет на протяжении долгой жизни писателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».