Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний - [92]

Следующий удар Ганнибала был направлен на местечко Виктумулы, ставшее важной продовольственной базой римлян еще со времен войны против инсубров в 223 г. до н. э. Тит Ливий сообщает, что в этом небольшом городке собрались беженцы со всей разорявшейся нумидийскими всадниками округи. Узнав о том, как успешно удалось отбить нападение карфагенян на крепость у Плаценции, горожане Виктумул и собравшиеся здесь крестьяне решили дать войску Ганнибала бой в поле, не дожидаясь штурма города неприятелем. Войско ополченцев оказалось весьма внушительным и насчитывало около 35 тыс. бойцов, однако в основном оно состояло из плохо вооруженных и мало обученных римских поселенцев, не имевших ни малейших шансов в противостоянии с закаленными в сражениях воинами карфагенского полководца. Вражеские войска неожиданно столкнулись во время встречного движения и были вынуждены начать сражение, на ходу перестраиваясь из походного в боевой порядок. Поскольку «с одной стороны дралась нестройная толпа, а с другой – уверенные друг в друге вожди и войско, то тридцать пять тысяч человек были обращены в бегство сравнительно немногими» (Liv. XXI, 57, 12). На следующий день Виктумулы сдались на милость победителя, добровольно открыв пунийцам городские ворота. У горожан было изъято все оружие, после чего город был нещадно разграблен карфагенянами: «Ни одно из бедствий, которые летописцы в подобных случаях считают достойными упоминания, не миновало жителей: все, что только могли придумать своеволие, жестокость и бесчеловечная надменность, обрушилось на этих несчастных» (Liv. XXI, 57, 14).

Одержанная победа и захваченная в Виктумулах и других разграбленных римских поселениях добыча на зимнее время обеспечили войско Ганнибала продовольствием и помогли сдерживать галлов, недовольных тем, что война слишком долго идет в пределах их страны и у них нет возможности всласть пограбить римлян на юге (Polyb. III, 78, 5; Liv. XXII, 1, 1–4). Раздражение и ропот новоприобретенных галльских союзников нарастали, и эффективно купировать их можно было, лишь поскорее направившись в Центральную Италию. Пока же карфагенскому полководцу оставалось ждать наступления весны, готовить войско к походу и грядущим сражениям, а также выстраивать грамотную политическую линию по отношению к италикам, стремясь отколоть их от римлян. По свидетельству Полибия, с римскими союзниками Ганнибал обращался «чрезвычайно ласково», убеждая их, «что он пришел воевать не против них, но за них с римлянами. Поэтому, говорил он, им следует, если они хотят поступить благоразумно, примкнуть к нему, ибо он явился прежде всего для восстановления свободы италийцев и для возвращения различным племенам городов их и земель, отнятых римлянами» (Polyb. III, 77, 4–6). Пленных римлян Ганнибал держал на хлебе и воде, а римских союзников, заверив в своей благосклонности, вскоре без выкупа отпускал восвояси в расчете на то, что они смогут склонить сограждан принять его сторону в борьбе против Рима. Как видим, политические средства карфагенский военачальник справедливо считал не менее, а то и более важными, нежели военные успехи, ясно сознавая, что лишь раскол римско-италийского союза сможет обеспечить карфагенянам уверенную победу над Римом.

Как только зима начала отступать, Ганнибал предпринял попытку перенести военные действия в Этрурию, переведя войска через Апеннинские горы. Спешить с началом боевых действий его заставляли как настроения среди союзных галлов, так и желание удержать стратегическую инициативу и переманить на свою сторону римских союзников. Раннее начало похода, возможно, было вызвано также тем, что Апеннины не казались серьезной преградой карфагенскому военачальнику, ранее преодолевшему гораздо более высокие и труднопроходимые Альпы. Впрочем, Ганнибал явно недооценил опасность перехода через горы ранней весной, и первая попытка вторжения в Этрурию завершилась неудачно – после двухдневного похода карфагенское войско вынуждено было повернуть назад из-за разыгравшейся непогоды. Описание постигших пунийцев бедствий приводит Тит Ливий: «…во время перехода через Апеннины его застигла такая страшная буря, что в сравнении с ней даже ужасы Альп показались почти ничем. Дождь и ветер хлестали пунийцев прямо в лицо и с такой силой, что они или были принуждены бросать оружие, или же, если пытались сопротивляться, сами падали наземь, пораженные силой вьюги. На первых порах они только остановились. Затем, чувствуя, что ветер захватывает им дыхание и щемит грудь, они присели, повернувшись к нему спиною. Вдруг над их головами застонало, заревело, раздались ужасающие раскаты грома, засверкали молнии; пока они, оглушенные и ослепленные, от страха не решались двинуться с места, грянул ливень, а ветер подул еще сильнее. Тут они наконец убедились в необходимости расположиться лагерем на том самом месте, где были застигнуты непогодой. Но это оказалось лишь началом новых бедствий. Нельзя было ни развернуть полотнище, ни водрузить столбы, а если и удавалось раскинуть палатку, то она не оставалась на месте – все разрывал и уносил ураган. А тут еще тучи, занесенные ветром повыше холодных вершин гор, замерзли и стали сыпать градом в таком количестве, что воины, махнув рукой на все, бросились на землю, скорее погребенные под своими палатками, чем прикрытые ими; за градом последовал такой сильный мороз, что, если кто в этой жалкой куче людей и животных хотел приподняться и встать, он долго не мог этого сделать, так как жилы окоченели от стужи и суставы едва могли сгибаться. Наконец резкими движениями они размялись и несколько ободрились духом; кое-где были разведены огни; если кто чувствовал себя слишком слабым, то прибегал к чужой помощи. В продолжение двух дней оставались они на этом месте, как бы в осаде; погибло много людей, много вьючных животных, а также и семь слонов из тех, которые уцелели после сражения на Требии» (Liv. XXI, 58, 3—11).