Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний - [18]

Во время сражения слонов обычно располагали впереди, вдоль всего строя глубоко эшелонированной пехоты. Если животных было много, десятки и даже сотни, их могли попросту гнать перед основным войском, чтобы напугать противника, взломать его строй и согнать его с занятых позиций. Слоны могли и попросту растоптать врага, сметая все на своем пути. Диодор Сицилийский сообщает, что во время войны в Иберии в войске Гасдрубала было две сотни слонов! (Diod. XXV, 12). В случае же незначительного количества слонов их могли размещать на флангах с целью устрашить непривычную к их виду вражескую конницу. На флангах карфагенского войска, под прикрытием слонов или же без них, обычно находилась кавалерия, задачей которой было изматывание врага налетами с флангов, преследование неприятеля в случае его отступления или бегства, а со времени похода Ганнибала также заход в тыл противника и окружение его.

Важную роль в карфагенском войске выполняли разного рода боевые механизмы и приспособления, которыми пунийцы были снабжены по последнему слову военной техники того времени. Изобретение некоторых из них античная традиция даже приписывала карфагенянам. Так, согласно Витрувию и Афинею Механику, пунийцами был изобретен осадный таран. Это произошло якобы во время осады карфагенянами Гадеса, когда воины при помощи обычного бревна без особого труда разбили стены небольшого пригородного укрепления. Видевший это корабельный плотник из Тира по имени Пефрасмен придумал подвесить бревно к вертикальной рамочной конструкции в виде мачты с поперечинами и, раскачивая его наподобие маятника, наносить удары по крепостной стене. Со временем орудие было усовершенствовано инженером Герасом, обустроившим деревянную, покрытую крышей конструкцию на колесах с подвешенным внутри бревном, передний конец которого, предназначенный для удара, был обит железом (Vitruv. X, 13, 1–2; Athen. Poliorcet. 9). Таран получил название осадного барана, поскольку наносил удары «головой» подобно этому животному. «Ведь и барана, – пишет Тертуллиан в трактате “О плаще”, —…осадную машину с бревном, которая крушит, воюя, городские стены и которую еще никто не приводил в движение до тех пор, пока тот самый Карфаген, а “был он богат и в битвах бесстрашен”, не построил ее первым из всех, как качели для висячего натиска, заимствовав силу оружия от ярости животного, защищающего себя головой» (Tert. De pallio, I, 3).

Впрочем, первенство карфагенян в изобретении тарана сомнительно, ведь это приспособление было давно известно на Востоке, к примеру ассирийцам, с которыми финикийцы тесно взаимодействовали. Скорее всего, карфагеняне просто перенесли хорошо известный им механизм в Западное Средиземноморье, и использование его именно пунийцами произвело столь сильное впечатление на античных авторов, что те посчитали карфагенян изобретателями осадного тарана. Еще более сомнительно встречающееся в «Естественной истории» Плиния Старшего утверждение о том, что финикийцы первыми изобрели катапульту (Plin. N. H. VII, 201). По крайней мере на Западе ее, по всей видимости, впервые построили в Сиракузах (Diod. XIV, 42, 1). Однако как бы ни решался вопрос о первенстве изобретения и первом применении тех или иных военных приспособлений, не подлежит сомнению, что карфагенская армия в достаточном количестве была снабжена катапультами, баллистами, таранами, осадными башнями и прочими боевыми орудиями, механизмами и сооружениями. Об эффективности их использования позволяет судить, к примеру, осада Ганнибалом города Селинунта на южном побережье Сицилии, когда карфагенский военачальник «установил шесть башен исключительной высоты и бросил против стен равное число окованных железом таранов, кроме того, использовав лучников в большом количестве, прогнал солдат, защищавших стены» (Diod. XIII, 54, 7).

В целом карфагенская сухопутная армия была вполне приспособленной для решения разнообразных боевых задач и могла составить серьезную конкуренцию сильнейшим войскам Средиземноморья. Значительным преимуществом было привлечение и сочетание разноплеменных отрядов наемников, искусных в разных способах ведения боевых действий. Однако столь разношерстное войско из разноязычных и отличающихся культурными обычаями народов непросто было держать в повиновении, и, по словам Полибия, «…карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собою, повиновались начальникам и не были для них опасны; но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать, успокаивать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. И в самом деле, раз этими войсками овладевают недовольство и смута, они ведут себя не как люди и под конец уподобляются диким зверям, впадают в бешенство» (Polyb. I, 67).

Проблемой была также организация эффективной коммуникации между высшими офицерами-пунийцами и командирами отдельных племенных отрядов, требовавшей переводчиков и чреватой умышленным искажением или случайным неточным истолкованием приказов либо несвоевременным донесением информации. Наконец, наемное войско могло быть успешным в наступательных и не слишком длительных кампаниях во вражеских землях в расчете на скорые победы, захваченные трофеи и выплаченное жалованье. И совсем иначе выдерживали наемники длительную войну на истощение, когда нужно было обороняться. Лишенные патриотических чувств по отношению к Карфагену, наемники были хороши, когда пунийское войско побеждало в чужих землях, и становились плохими защитниками для карфагенян, когда те терпели поражения на подступах к собственному городу.