Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний - [16]

О довольно циничном отношении к жизни нанятых ими воинов свидетельствуют античные авторы. В частности, Плутарх, повествуя о разгроме пунийцев в битве при Кремиссе, отмечает, что карфагеняне глубоко скорбели о погибших согражданах, тогда как к гибели наемников были традиционно равнодушны, поскольку, «пользуясь обычно услугами наемников – ливийцев, испанцев и нумидийцев, – они расплачивались за свои поражения чужою бедой» (Plut. Tim. 28). Наконец, профессиональная наемная армия была грозной силой в руках опытного и талантливого военачальника, а сочетание отрядов разных народов с присущим им традиционным вооружением и тактиками боя могло сделать такое войско весьма гибким и эффективным.

Действительно, в отличие от римлян, карфагеняне никогда не пытались унифицировать собираемое ими войско, создав единообразный комплекс вооружения и выработав общую для всей армии тактику боя. Каждый представленный среди наемников народ – ливийцы и нумидийцы, иберы и галлы, лигуры и италики, – воины которого обычно рекрутировались целыми отрядами с собственными командирами низшего и среднего звена во главе, сражался тем оружием и таким образом, как привык это делать у себя на родине. Так, ливийцы, по словам Полибия, составлявшие наибольшую долю среди наемного войска, представляли собой легковооруженных пехотинцев с дротиком, кинжалом и круглым кожаным щитом. Они были малопригодны в сражении с тяжеловооруженными эллинскими гоплитами или римскими легионерами, но были отличными разведчиками, их можно было использовать для организации диверсий, эффективных засад и стремительных схваток. Не случайно Тит Ливий характеризовал легковооруженную карфагенскую пехоту как «противника, который был подвижен и хорош в стычках, но уклонялся от настоящего боя, поражал неприятеля с безопасного расстояния, но не выдерживал рукопашной» (Liv. XXVII, 18).

Нумидийцы, эти североафриканские кочевники, представляли собой превосходную легкую кавалерию, всадники которой не пользовались седлами и управляли лошадьми без уздечек и сбруи. Отличаясь высочайшей скоростью и маневренностью, они мало подходили для прямой сшибки с неприятелем, поскольку были практически лишены доспехов и не имели иной защиты, кроме легкого круглого щита и наброшенных на тело звериных шкур. Однако нумидийские кавалеристы были незаменимы в стремительных атаках и ложных отступлениях, изматывали противника внезапными налетами, осыпая вражеских воинов градом дротиков и возвращаясь на исходные позиции для организации новой атаки. Эту тактику упоминают многие античные авторы, но лучше всех, пожалуй, охарактеризовал ее Аппиан, отмечавший, что у нумидийских всадников «и днем и ночью было одно дело: действуя большим количеством дротиков, все время налетать и отступать и опять налетать» (App. Liv. II, 11). Сходным образом «свойственный нумидянам способ битвы» описывает также Полибий, отмечая, что во время сражения при реке Треббии в Северной Италии в декабре 218 г. до н. э. войска карфагенян под командованием Ганнибала Барки с римской армией во главе с консулом Тиберием Семпронием Лонгом «нумидяне то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с самоуверенностью и отвагой переходя в наступление» (Polyb. III, 72).

Отряды кавалеристов поставляли в карфагенское войско также иберийцы, причем Тит Ливий отмечает, что «нумидийский конник уступал испанскому, а мавр, метавший копье, – воину с легким щитом, противники были одинаково быстры, но испанцы сильнее телом и духом» (Liv. XXIII, 26). Страбон свидетельствует, что иберийская конница тесно взаимодействовала со своими пехотинцами, значительно повышая общую мобильность отрядов. Во время маршей, отмечает греческий географ, «они ездят вдвоем на лошади, хотя во время битвы один из всадников спешивается и сражается пешим» (Strab. III, IV, 18). В обычае иберийских всадников было спешиваться во время боя и принимать участие в сражении вместе с пехотинцами, о чем сообщает Полибий: «В ведении войны наблюдается у кельтиберов следующая особенность: когда они замечают, что пехоту их теснят, то спешиваются и оставляют лошадей спокойно стоящими в строю: к концам уздечек они привешивают маленькие колышки, крепко вколачивают их в землю и таким образом приучают своих лошадей покорно оставаться в строю, пока седоки не возвратятся и не выдернут колышки» (Polyb. fr. 95). Эта особенность боевой тактики обусловила тот факт, что иберийские кавалеристы имели в целом тот же набор вооружения, что и пехотинцы, с тем лишь отличием, что щит у всадника был меньше и легче.

Иберы-пехотинцы были вооружены копьями и дротиками, прямыми короткими мечами длиной около полуметра и боевыми кинжалами; защитный доспех состоял из льняных панцирей, сплетенных из сухожилий животных шлемов-колпаков и также оплетенных жилами небольших легких круглых или вытянутых, овальных щитов, крепившихся к левой руке при помощи ремней. Представители знати могли иметь чешуйчатые либо кольчужные панцири, о которых упоминает Страбон. Элементы этого вооружения можно увидеть на изображениях на вазах из Лирии и Эль-Кабесико-дель-Тесоро и на также происходящем из Лирии части фриза, известного под условным названием «схватка всадников и пехотинцев». Выделяя в качестве наиболее храбрых среди иберов племя лузитан, Диодор Сицилийский так характеризует их боевые качества: «Цель они поражают метко и с дальнего расстояния, а удары вообще переносят стойко. Легкие и подвижные, они проворны и в бегстве, и в преследовании, однако в сражении в строю значительно уступают выдержкой кельтиберам» (Diod. V, 34). Особого упоминания заслуживает свидетельство Полибия о коротких прямых мечах иберов, удобных для использования в плотном строю, где приходилось наносить удары врагу на минимальной дистанции. Неудивительно, что в ходе Пунических войн они были приняты на вооружение римскими легионерами: «Кельтиберы сильно разнятся от других народов строением своих мечей, а именно: мечи их имеют хорошо колющее острие и пригодны для нанесения ударов обеими сторонами. Вот почему римляне со времени войны с Ганнибалом покинули старинные мечи и заменили их мечами иберийскими. Строение мечей они усвоили, но никак не могли перенять ни доброкачественности железа, ни обработки его вообще» (Polyb. fr. 96).