Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний - [100]

Выборы консулов на 216 г. до н. э. знаменовали очередной этап борьбы за власть между римской аристократией и плебсом и во многом повторяли ситуацию, которая в 218 г. до н. э. привела к власти Гая Фламиния и Гнея Сервилия. Сенату вновь противостояли римские демократически настроенные лидеры, среди которых выделялся признанный вождь плебейских масс, сын богатого торговца мясом Гай Теренций Варрон. Именно он был избран консулом от плебеев, обвинявших аристократию в намеренном затягивании войны и требовавших решительных действий против карфагенян. Вторым консулом, не столько в качестве коллеги, сколько в качестве противника Варрона, избрали представителя аристократии Луция Эмилия Павла. Этот известный враг плебеев был сторонником тактики Фабия Максима, считая, что Ганнибала следует брать измором. Поскольку консулы придерживались противоположных мнений о том, как следует вести войну, римское войско либо могло быть разделено на две действующих самостоятельно консульские армии, или же потребовало бы поочередного командования, когда военачальники менялись бы через день. И то и другое было на руку пунийскому военачальнику.

Разногласия между консулами не помешали им провести согласованные мероприятия, существенно увеличившие общую численность римского войска. Когда отечество в опасности, то ни политические разногласия, ни различавшиеся стратегические и тактические подходы не должны были помешать как следует подготовить армию и отразить вражеское вторжение. Сведения источников о проведенных мероприятиях по увеличению числа римских воинов разнятся и уже Тит Ливий не мог достоверно установить, что именно было предпринято, поскольку разные авторы, у которых он черпал информацию, приводили разные цифры (Liv. XXII, 36, 1–5). По одним сведениям, консулы дополнительно рекрутировали 10 тыс. воинов, по другим же к уже воевавшим против Ганнибала четырем легионам было добавлено еще четыре, благодаря чему число собственно римских легионов удвоилось. Полибий сообщает: «Решено было вести войну восемью легионами, чего раньше никогда не было у римлян… Для большей части войн употребляются один консул и два легиона… лишь в редких случаях римляне пользуются единовременно для одной войны всеми военными силами. В описываемое нами время римляне находились в такой тревоге и в таком страхе за будущее, что решили употребить на войну единовременно не четыре только, но восемь легионов» (Polyb. III, 107, 9—13). Более того, каждый легион был усилен тысячей пехотинцев, то есть состоял теперь из 5 тыс. пеших воинов, и сотней всадников, благодаря чему в легионе отныне насчитывалось 300 кавалеристов. Пропорционально возрастало и количество пехотинцев, предоставлявшееся союзниками из Центральной Италии, убедительно доказавшими свою верность Риму. Выставляемая союзническая пехота должна была равняться по количеству собственно римской, а кавалерия вдвое, а согласно Полибию (Polyb. III, 107, 9—12), даже втрое превышать по количеству римскую и составляла, таким образом, 600 либо даже 900 дополнительных всадников при каждом легионе.

В итоге, согласно свидетельству Тита Ливия, общая численность выступивших против Ганнибала римских войск составила в 216 г. до н. э. 87 200 воинов (Liv. XXII, 36, 1–5). Близкие к этим данные приводит Полибий, согласно которому состоявшее из восьми легионов войско римлян, усиленное контингентами союзников, суммарно насчитывало около 80 тыс. пехотинцев и чуть более 6 тыс. всадников (Polyb. III, 107, 9; 113, 5). Плутарх приводит еще большую цифру – 92 тыс. бойцов (Plut. Fab. 14). Приводимые источниками цифры разнятся, как видим, несущественно, позволяя утверждать, что численность римской армии приближалась к 90 тыс. воинов. К этому числу следует прибавить два легиона, отправленные в Цизальпинскую Галлию во главе с претором Луцием Постумием Альбином, и еще два, оставшиеся в Риме. Значение столь существенного увеличения римского войска можно оценить, если учесть, что армия Ганнибала медленно, но неумолимо таяла – бойцы гибли во время вылазок за продовольствием, умирали от ран и болезней, дезертировали, и, в отличие от римлян, восполнить потери карфагенскому военачальнику было некем. По свидетельству Полибия, численность пунийского войска составляла всего около 40 тыс. пехотинцев и 10 тыс. всадников (Polyb. III, 114, 5). Боевой дух этой армии также оставлял желать лучшего – его подрывало длительное бездействие и нехватка продовольствия, поскольку окрестности вокруг лагеря под Гереонием были давно разграблены. По свидетельству Тита Ливия, в пунийском стане нарастали волнения, воины жаловались на нехватку продовольствия, а иберийцы даже готовились массово перейти на сторону врага (Liv. XXII, 40, 7–9).

В сложившихся условиях Ганнибалу следовало как можно скорее искать победоносного сражения. Его вероятность была тем более высокой, что римляне явно стремились разгромить врага, о чем свидетельствовали и масштабные приготовления, и мобилизация небывалого по численности войска, и обоюдное согласие консулов действовать совместно, принимая командование объединенной армией через день. Наконец, все римское общество испытывало невероятный эмоциональный подъем, «общий порыв и усердие, с каким велось дело, были беспримерны», поскольку диктатор Квинт Фабий Максим вселил в сограждан надежду, наглядно показав, что враг может быть побежден (Liv. XXII, 36, 5). Во время подготовки к решающей битве в войске была введена новая присяга, что подчеркивало значимость предстоящего сражения. Согласно ее никогда ранее не применявшейся формуле, воины давали торжественное обещание не только не собираться и не расходиться без приказа консула, что было и ранее, но также «добровольно клялись друг перед другом в том, что страх не заставит их ни уйти, ни бежать, что они не покинут строй, разве только чтобы взять или поискать оружие, чтобы поразить врага или спасти согражданина» (Liv. XXII, 38, 1–4). Это важное нововведение вкупе со всеми остальными подготовительными мероприятиями ясно свидетельствует о том, что римляне стремились к битве, которая должна была положить конец войне. В этом свете можно подвергнуть обоснованной критике приводимую Полибием и Титом Ливием информацию, свидетельствующую, что сразиться с врагом стремился лишь консул Гай Теренций Варрон, тогда как его коллега Луций Эмилий Павел желал избежать боя. Оба античных историка явно пытались таким образом переложить всю ответственность за постигшее римлян катастрофическое поражение на одного из военачальников и обелить другого, тогда как их решения и действия были, судя по всему, согласованными и совместными. Предвзятость обоих авторов объясняется в данном случае их политическими и личными симпатиями. Тит Ливий, сторонник аристократии и сенаторских кругов, изображает демократического лидера Варрона выскочкой и карьеристом, крикливым демагогом, пренебрежительно упоминая о том, что его отец, будучи мясником, сам разносил товар и привлекал к этому «рабскому занятию» сына. Полибий же и вовсе был другом Сципиона Эмилиана, внука консула Луция Эмилия Павла, и стремился представить деда своего покровителя образцовым римским гражданином.