Всем спокойной ночи - [8]

Родители вели себя так, словно все это абсолютно нормально, будто это единственный способ выращивания собственных детей, Я никак не могла понять почему. Вероятно, сразу после родов злобный консультант по грудному вскармливанию распылил на их подушки пудру «Супермамочка». А может, просто наклонился и прошептал в каждое спящее ухо: «С нынешнего дня ты станешь думать только о грудном вскармливании! О том, как приучить к горшку! О занятиях пилатесом „Для меня и для мамочки“! И какой садик лучше — „Друзья Гринтауна“ или „День за городом“!»

У меня не было ни малейшего шанса. Даже если бы у меня был всего один ребенок, на которого я могла бы обильно излить свою энергию и интеллект, даже если бы я была стройной, хорошенькой и мотивированной настолько, что каждое утро делала макияж и целый час посвящала гимнастике, а мое представление о том, как на самом деле хорошо провести время, сводилось бы к выкладыванию букв алфавита из ути-путеньки каких хорошеньких кусочков соевого творога. Даже если бы у меня были дети, волшебным образом годившиеся для подобного предприятия.

Все прочие малыши Апчерча никогда не смотрели телевизор более минуты. Они не устраивали истерик, из-за которых мы опаздывали в ясли, не требовали со скандалом жареных куриных крылышек, и из-за них не устраивали совместных заседаний воспитателей и родителей по поводу выбора песни для смотра самодеятельности. Ну, что ж. Я попыталась разгладить свои брюки и открыла дверцу автомобиля в тот момент, когда на парковку на внедорожнике самой последней модели, таком высоком и с таким количеством большущих окон — ну просто теплица на колесах! — въехала Лекси Хагенхольдт. Я посмотрела в зеркальце заднего обзора — потрескавшиеся губы, блестящая кожа, растрепанные вьющиеся каштановые волосы и взволнованное выражение лица. Прежде чем открыть дверцу, я постаралась сменить волнение на более походящую к случаю печаль.

— Боже милосердный! — воскликнула Лекси, извлекая Хадли из детского сиденья. Мальчик даже не взвизгнул, не брыкнулся и не пытался изобразить непокорного ковбоя.

— Ты слышала?

Она примостила малыша на стройное бедро, одним взмахом уложила мелированные прямые волосы по плечам и отделила девственно чистый мешок для памперсов от коврика на полу салона — коврика без малейших признаков крекерных или бутербродных крошек.

— Я часами смотрела новости вчера поздно вечером и все-таки не могу в это поверить!

Лекси энергично зашагала в парк, а я поплелась за ней. Мои дети бросились врассыпную — мальчики к металлическим конструкциям для лазанья, а Софи к качелям. Я села на скамейку, заменившую в моей жизни после родов в пригороде столик в кафетерии, где сидели самые популярные девочки. На ту самую скамейку, на которую я раньше даже не отваживалась посмотреть. Я убедилась, что меня слышат все мамочки, наклонила голову и произнесла с точно выверенным уровнем дрожи в голосе:

— Это я нашла ее.

— О нет, — пробормотала Кэрол.

Краем глаза я заметила, что Сьюки Сазерленд и Мэрибет Коэ спешат к скамейке. Глаза у Мэрибет покраснели, а волосы Сьюки были небрежно собраны в хвостик.

— Расскажи нам все! — Лекси потрепала меня по плечу, почти наверняка оставив там синяки.

Лекси одевалась в стиле, который я называла униформой матерей Апчерча: облегающая (но не вызывающе) футболка с длинным рукавом, поверх нее кардиган или замшевый пиджак; отглаженные расклешенные шерстяные брюки; туфли из замши и нейлоновой сетки, выглядевшие как кроссовки, но на самом деле стоившие не менее трехсот баксов.

Я набрала полную грудь воздуха:

— Китти позвонила мне в среду вечером и спросила, могу ли я прийти с детьми к ней на ленч.

— Вы дружили? — воскликнула Кэрол.

Я покачала головой, вопрос меня удивил. Каждый день все они видели меня в парке, или библиотеке, или на парковке перед детским садом. Они должны были знать, что Китти была моей подругой не более, чем все они.

— Так почему же она позвонила тебе? — спросила Сьюки Сазерленд.

— Не знаю, — скромно ответила я, поддевая кучу багровых листьев мыском своей замурзанной кроссовки. — Не имею ни малейшего понятия.

Посыпались еще вопросы. Дамы хотели знать подробности. Она находилась в кухне? Лежала лицом вниз или на спине? Дверь была открыта? Украли что-нибудь? Как она выглядела? Что сказала полиция? Появились ли какие-нибудь версии? Было ли это просто хулиганство, или преступник имел на нее зуб? Что делала полиция? Предложила ли семья награду? И что с дочерьми Китти?

— Они у меня, — сказала Сьюки.

Сьюки и я тщетно пытались проявлять дружеские чувства друг к другу со дня нашей встречи. Тогда она сказала, что ее детей зовут Тристан и Изольда. Я засмеялась, думая, что она шутит. Однако она не шутила.

— Филипп считает, что они не должны оставаться на ночь в доме, где… вы понимаете. — Она дернула свой конский хвостик. — Ну, там, где это случилось. Завтра он отвезет их к своим родителям.

— Ты хорошо знаешь их семью? — спросила я.

— Мы соседи, и в садике девочки с Тристаном в одной группе.

— У тебя есть какие-нибудь версии о том, кто мог…

Сьюки покачала головой. Ее большие карие глаза блестели.