Вселенские Соборы - [54]

И вот в такую-то минуту Рим знать ничего не хочет на Востоке, кроме своего Павлина. Василий и «иже с ним» были вновь глубоко огорчены. Василий писал: «Там, на Западе, одни не знают вовсе здешних обстоятельств, a другие, по-видимому, и знают, но объясняют их скорее партийно, чем справедливо». Ο Павлине и зазнавшихся его приверженцах Василий пишет: «Я не согласен уступать только потому, что иной получил от людей письмо, и думать ο нем высоко. Но если бы пришел кто с самого неба и не стал держаться здравого учения веры, то и того я не признал бы сообщником святых». Вот искренние патетические слова восточного богослова, не видящего и не предполагающего никакого учительного сверхавторитета в римских папах. Мерило самой истины возвышается над всеми титулами и властями.

При таких обстоятельствах y Василия отпадала охота обращаться к Риму. Но неутомимый любитель путешествий Дорофей предлагал еще и в 375 г. послать в Рим брата Василия Григория Нисского. Василий начисто отвергал это: «Григорий неопытен в делах церкви. Для человека благомыслящего свидание с ним важно и дорого, но если кто горд (!), заносчив, посажен высоко (!!) и потому не способен слушать, когда говорят люди низкие, то какая будет польза для общего дела от совещания его с мужем, y которого нрав далек от подлого ласкательства?»

Но посольство взял на себя энергичный антиохийский пресвитер, сторонник Мелетия, Санктиссим. Он объездил многих епископов Востока и собрал подписи. Василий совсем было отказывался: «Беспокоить об одном и том же, не смешно ли будет?» Но свои советы давать не отказывался. По делу Виталия Василий говорил: «Надо посоветовать им не принимать всех приходящих без разбора, но раз навсегда, избрав какую-нибудь сторону, принимать остальных по свидетельству принадлежащих к ней, a не присоединяться ко всякому, кто напишет свое изложение веры… Раздоры вспыхнут y нас еще сильнее, если несогласные между собой в вере будут выставлять друг другу напоказ письма, получаемые от «западных». Β данном случае особенно вдохновлялся этим посольством в Рим сосед Василия Евсевий Самосатский, человек очень сложной психологии, способный к идеологическим увлечениям. Дорофей и Санктиссим с увлечением вложили свою энергию в это предприятие. Для престижа Дорофей был даже специально рукоположен во пресвитеры. Василий Великий в письмах к Евсевию еще раз выражал свои сомнения: «…какая нам помощь от западного высокомерия (της δυτικής οφρύος). Они не знают дела, как оно есть в действительности, и не желают его знать. Предубежденные ложными подозрениями, они поступают и теперь, как и прежде в деле Маркелла. Они не слушают говорящих им правду, a потому и подтвердили ересь своим согласием…» «Если что надобно писать их верховному (τω κορυφαίω), то в виде намека на то, что они не знают, как на самом деле идут дела y нас». Но как ни разочарован Василий, для него выше всего само дело. И он соглашается сам составить письма: 1) к «западным» от всех восточных епископов; 2) лично от себя к италийским и галльским епископам (не к папе!).

Настойчивость Дорофея и Санктиссима пробила наконец глухую стену. Запад как бы проснулся и согласился откликнуться на стоны Востока. B том же году Дорофей и Санктиссим вернулись из Рима с посланием, адресованным Василию и его новоникейской партии. Римское письмо называет «новоникейцев» «возлюбленными братьями» и выражает готовность вступать в общение с теми, «кто будет с ними мыслить согласно во всем». Таким образом наконец выбор сделан. Письмо ссылается на открывшие Риму глаза беседы Дорофея.

Василий не ждал такого радостного результата. Он уже терял веру в свой план поднятия господствующего православного знамени на Востоке. Василий с радостью известил единоверных антиохийцев с Мелетием во главе. Почувствовал, что пора теперь им, признанным самим Римом омиусианам, не страшиться засилья официальных омиев. Давление двора отпало. С 377 г. Валент вовлекся в войну с готами, где вскоре и сложил свою голову.

Стало необходимым и для ясности примирения с Римом, и для своего собственного православного самоутверждения произвести своего рода чистку, отмежеваться наконец от всех решительно отклонившихся от православной линии, еще вчера иных друзей, как Аполлинарий Лаодикийский и – увы! – Евстафий Севастийский. Но, конечно, неизбежно было при этом и мужественное великодушие самого Рима. Ведь для Рима как бы монополистом православия на Востоке оставался только маленький Павлин. Вот теперь Василий, постановив отлучение от церкви на Востоке Аполлинария и Евстафия, просит и Запад с его стороны не осуждать, a только признать оконченными претензии Павлина на монополию своего толкования православия на греческом Востоке. Запад должен был понять в конкретности дела Востока и увидеть, как Василий ради церковной истины осуждает своих личных друзей. Пусть и Запад пожертвует своим Павлином.

Евстафий Севастийский

Личность интересная для изучения типа восточного благочестия и богословствования. Указ Св. Синода 80-х гг., воспрещавший писать диссертации ο еретиках, привел к тому, что мы до сих пор в нашей науке не имеем исследования об Евстафии. Малоазийский уроженец из района Малой Армении, Евстафий обладал способностями глубоко и ярко переживать религиозные принципы, не отступая перед односторонними крайностями. Еще в молодости, учась в Александрии, он временно увлекся даже арианством. Вернувшись домой, он сразу проявил порыв к крайним формам аскетизма, упрекая церковь в грехе омирщения и проповедуя всеобщую обязательность аскетического отрыва от мира. Даже отец Евстафия – епископ – формально осудил сына за такую крайнюю аскетическую проповедь. Но она породила и какие-то раскольнические движения, потому что местный собор, Неокесарийский (ок. 314–325 гг.), осудил лжеучение Евстафия. Поместный собор в Ганграх (ок. 340 г.) специально собирался против смуты, внесенной в церковь неправославным аскетизмом Евстафия. Соборы причисляли Евстафия к еретикам-энкратитам и свидетельствовали, что эти сектанты отрицали брак, но впадали в блуд; собирали отдельные, кроме церковных, собрания; женщины y них стриглись и ходили в мужских одеждах; рабы уходили от господ; не вкушали мяса и постились в воскресенье; порывали общение с людьми женатыми; проповедовали обязанность богатых раздавать целиком свое богатство. Вероятно, Евстафий лишь в какой-то мере принял осуждение Гангрского собора, потому что позднее собор Антиохийский осудил его как клятвопреступника. Но строгость нравов самого Евстафия и выравнивание его характера и интеллекта параллельно с возрастом все-таки дали удивительный результат: в 365 г. Евстафий был избран епископом своей родной Севастии.