Всегда настороже. Партизанская хроника - [111]

Несколько дней и ночей восемь немецких солдат следили за шоссе, проходящим мимо Сыракова. А когда ушли, прибыла грузовая машина всетинского оружейного завода, и с нее спрыгнули Матей и Трофим. Козьей тропкой поднялись на гору. Прихрамывающий Мател опирался на Трофима. На Вартовну он возвращался радостный, успокоенный.

* * *

Вода на оттаявшем склоне Вартовны, вчера еще такая тихая, сегодня бьет ключом.

У трухлявой старой вербы, которая все же снова зазеленела, сидит на берегу речки Фанушка. Сидит печальная, склонив голову над водой. Всхлипывает и глубоко вздыхает.

К ней подсаживается, перейдя реку вброд, Старых-фойту. Обнимает ее за талию.

— Вернулся?

— Вернулся, Фанушка. Как же иначе… А ты что, хочешь целое озеро слез выплакать и броситься в него…

Они разговаривают, но не смотрят друг на друга. Взгляд их прикован к воде, кружащейся в водовороте.

— Давай, Фанушка, не ссориться. Мы же любим друг друга…

Она прильнула к нему. Так и сидели они, мерно покачиваясь из стороны в сторону, словно успокаивая друг друга.

— И ребенку я рад… — сказал он немного погодя. — Даже если бы он был от Лома.

Фанушка выпрямилась.

— Что ты говоришь!

Старыхфойту растерялся.

— Что говорю?.. Каждому дорог свой…

— Он твой!

Фанушка оттолкнула его от себя, вскочила и побежала.

Старыхфойту остался было сидеть, обхватив колени руками, но потом вскочил и побежал следом за Фанушкой.

Он догнал ее на опушке леса. Она стояла опершись о ствол сосны — дальше бежать не могла.

— Уходи… уходи прочь… — всхлипывая, выкрикивала она.

А он успокаивал ее и просил прощения.

* * *

К Горнянчиным постучалась липтальская учительница Таня Павлиштикова.

— Какими судьбами? — удивилась Светлана.

В этот момент вошел Горнянчин. Решив, что учительница пришла по важному делу, раз проделала такой путь через Сыраков, он повел ее к себе в мастерскую.

— Я пришла предупредить вас… Пока еще есть время…

Горнянчин знал, из какого источника получает учительница сведения.

— У вас есть некий Ягла. Он предатель. Будьте с ним осторожны. Вообще, было бы хорошо, если бы вы все ушли в лес. Кто знает, может, он уже предал вас.

Горнянчин нервно расхаживал по узкой каморке. «Значит, Ягла». Вспомнил о Колайе, который так и лип к партизанам.

— Ну что ж, пусть себе вынюхивают! — Горнянчин хотел успокоить Павлиштикову. — Днем они смелые, а вот ночью… Ночи-то ведь наши!..

— Не говорите так! Опасность подстерегает всех нас на каждом шагу… А Бельтца… Бельтца, — сказала она вдруг, — я все равно убью!..

Горнянчин не слышал этого имени, но догадался, о ком шла речь. Кое-кто из ребят знал об отношениях Тани с гестаповцем, поэтому партизаны старались держаться от нее подальше. Но Горнянчин Тане доверял.

Когда учительница ушла, Горнянчин поднялся на Вартовну, чтобы обсудить, как теперь быть.

— Убить его и плюнуть в рожу!

— Убить и в землю не зарыть — пускай черви жрут!..

Ребята могли честить Яглу сколько душе угодно — теперь он был далеко. Убежал.

Отправились на порубку к Колайе, Завели его в горницу и намяли бока. Колайя стал уверять их, что он не предатель, что на Яглу он случайно наткнулся. Ребята не знали, что и думать. Не хотелось верить, что Колайя подослан гестапо. Решили хорошенько постращать его.

— Партизанский суд приговорил тебя к смерти. Прощайся с семьей!

Колайя затрясся всем телом. Пошатываясь, поплелся на кухню. Попрощался с женой. Уж слез там было! Жена вбежала в горницу, упала на колени, ползала от одного к другому, обнимала ноги, рыдала, молила. Но ее выставили за дверь.

— Приготовься к смерти, Колайя!

Колайя молчал. Закрыл глаза и ждал смерти, а из глаз ручьем текли слезы.

Тут Трофим схватил палку и отвел душу…

* * *

Фронт приближался.

В один из дней зашел к Горнянчину Ягода с каким-то человеком. Горнянчин стал приглядываться к незнакомцу — он ему кого-то напоминал. На вид он был крепким, широкоплечим, но таким его делало искусство портного. Когда Янек присмотрелся к нему получше, увидел, что на самом деле он хиловат. Угловатая голова, волосы ежиком, на носу пенсне. Когда он заговорил, Горнянчин вспомнил: видел его на фотографии в газете и однажды слышал, когда он выступал на каком-то торжестве в Злине. Это был Чипера, управляющий Бати, член правительства протектората.

Ягода всячески старался показать Чипере, что они с Горнянчиным боевые товарищи по сопротивлению и подпольной деятельности.

— Мы были бы рады, Горнянчин, приобрести у вас какие-нибудь безделушки из дерева, но, подчеркиваю, — приобрести… И хорошо бы заплатили… Конечно, вы меня понимаете, — тараторил Ягода и многозначительно подмигивал Горнянчину.

— Вы опять имеете в виду какого-нибудь валашского стража, вроде того, что унес пан доктор Мезуланик, — ехидно припомнил Янек Ягоде: он знал, что Мезуланик покинул свой дом в горах и сбежал неизвестно куда.

— Ах, не напоминайте мне о нем, — запротестовал Ягода и поднял руки над головой. — Этот фашист… И вообще, вся эта шайка Моравеца, в которой он состоял… Не напоминайте мне о нем. Ведь не зря он получил «Моравскую орлицу» — ордена ведь дают за что-то! Но он еще пожалеет об этом…

Горнянчин не успевал удивляться. Почему так отворачивается от своего благодетеля Ягода? Разве не сам он привел его к нему и возносил до небес?!