Все заняты - [12]

Можно одинаково хорошо разбираться и в языке, и в автомобильном двигателе: Тамбур обожает словари и энциклопедии. Некоторые слова смешат его до слез, и никто не понимает в чем дело: "точилка для карандашей", "нерпа", "луковица", "валовый национальный продукт". Последнее его открытие: "пикник". Это слово только что произнесла Ариана. Осеннее небо сухое, вымытое, ясное, чистое. Ни облачка. Столь чистое небо подкинуло Ариане идею устроить пикник на могиле Леопольда де Грамю-ра. Ребенок непременно должен знать своего отца. Я ему часто о нем говорила. Светлые волосы, беззаботность, Моцарт и белое вино. Не хватает лишь одной мелочи, а именно: клочка земли с табличкой. Давайте туда отправимся все вместе. Пойдемте туда с радостью. Кладбища в этой стране устроены без особого воображения, слишком серьезно. Кажется, будто умершие - большие любители поспать. Пойдем их разбудим. Я возьму крутые яйца, белое вино, ветчину и пластиковые стаканчики.

Манеж находит в осени свои любимые цвета: красный как взрыв цвет виноградных листьев и белый как драже цвет могильных камней. Осень - сезон могил и ранцев. Могилы - ранцы для умерших. Мы идем на кладбище пешком, насвистывая и болтая. Нет никакой причины быть грустными. Мы идем на встречу с тем, кого мы любили, и солнце идет вместе с нами.

Вот один из домов твоего отца, у него их было много, - говорит Ариана Тамбуру, показывая на могилу Леопольда де Грамюра. Тамбур молчит, читает даты на табличке. Затем поднимает голову: "Я проголодался". Все садятся на могилу Леопольда и на соседние, достают ножи и вилки. За едой Тамбур слушает истории, неутомимый герой которых - его отец. Сегодня у Тамбура маленький праздник. Он заслужил право иметь такого отца - чудесного, невероятного, сообразительного, изящного, забавного, милого, умного, восстающего против несправедливости, возбуждающегося при виде красивых девушек. У всех есть право на такого отца.

Тамбур слушает легенду о своем отце, ее рассказывают те, кто его любил. Он слушает с закрытыми глазами. Видеть и слышать - два захватывающих, но несовместимых занятия. Закрыв глаза, Тамбур радуется тому, что слышит. Тот, чье тело - и только тело - находится здесь, приносил много радости, когда был как все на земле, а не под ней, на глубине двух метров. Важны не сами истории, а то как их рассказывают. Веселые голоса Арианы, месье Гомеза и месье Люсьена переливаются разными оттенками. В этих голосах Леопольд де Гра-мюр обретает вторую жизнь, по-прежнему продолжая заряжать энергией и радостью.

Ариана смотрит на своих малышей. Тамбур разрумянился от голубого воздуха и желтого солнца. Манеж рисует лица и могилы. Она рисует, рисует, рисует. Все, что она видит, чему-нибудь ее учит. Что-то на этом кладбище напоминает ей драматурга, о котором рассказывали учителя - ну как же его зовут? - он описывает как наточенный нож входит в нежное мясо, он прекратил писать, и никто толком не знает почему, у одного из его героев такое же имя как у моей мамы, - а, вот, вспомнила! - Расин! Манеж представляет - в жестах, манере сидеть, наклонять голову, класть ногу на ногу - ненаписанную пьесу Расина: месье Люсьеи любит мадемуазель Розе, которая любит месье Гомеза, который любит свою мать. Расин не сложнее считалки: А любит Б, которое любит В, которое любит Г, которое любит А. Что-то в этом духе: марабу, обрывок веревки, седло. И так далее, до бесконечности. Однако есть еще двое, которые не участвуют в пьесе. Манеж уверена: Ариана любит месье Армана, который любит Ариану. А любит А, которое любит А. Все слишком просто, чтобы получилась история.

По дороге с кладбища Манеж рассказывает Тамбуру новость: мама влюблена. Она снова начнет летать во сне, а скоро у нас появится братик или сестричка. "Я хотел бы братика, -говорит Тамбур. Я смогу чинить вместе с ним машины. Девчонки - это пустой звук, они только и умеют, что влюбляться". Манеж заливается смехом. Она смеется так же как ее мать. Дети получают живое наследство от своих родителей. Они получают в наследство, обходясь без услуг нотариуса, голос, смех или глаза своих родителей. "Что вы рассказываете такое смешное?" -спрашивает Ариана, которая плетется сзади, сопровождаемая месье Арманом. "Ничего, мама, -отвечает Манеж. Совсем ничего, так, глупости".

* * *

Влюбленная Ариана становится ровесницей собственной дочери. Это неприятно. Особенно неприятно дочери. Манеж застает мать приклеенной к потолку. Другого слова не подберешь - именно приклеенной. Похрапывающей, парящей и улыбающейся. Она очаровательна, но кто будет тем временем готовить еду, кто будет отводить Тамбура в школу? Манеж бранится и ворчит. Месье Гомез старается ее утешить: "Разве ты хотела бы иметь обыкновенную маму, Манеж? Ты бы хотела маму как мадам Карл? Послушай, моя маленькая, все очень просто: в жизни становишься либо дураком, либо безумцем. Твоя мама сделала выбор - и похоже, с самого начала: быть безумной от любви, быть безумной из-за любви. И не говори, что ты бы выбрала мать, которая вычисляет, рассуждает и наблюдает". "Нет, - отвечает Манеж. - Вы, наверное, правы. Но все-таки трудно иметь маму такого же возраста, как я сама. Две восемнадцатилетние девушки в одном доме - это невыносимо. Можно подумать, что вы - люди вашего поколения - решили не стареть. Как же вы хотите, чтобы ваши дети в этом разобрались? Я делаю вывод, месье Гомез, что мне пора расправить крылья. Я уеду. Отправлюсь путешествовать по миру - и буду рисовать, рисовать, рисовать. Это станет моим собственным способом безумства. Я подозреваю, что мир не слишком отличается от того, что я вижу здесь. Это всего лишь подозрения, и я проверю их с кистью в руке".