Все возможное счастье - [23]

Когда выехали в степь, Балкы похвалил племянника за находчивость и добавил:

— А в той школе помощником учителя будет наш Бейшара. Никто в ту школу не пойдет.

— Никто! — подтвердил Амангельды. — Я так сделаю, чтобы никто из ребят не пошел.

Про себя он решил это твердо и подумал: если бы Алтынсарин там учил, он бы пошел, несмотря на Бейшару, несмотря на этого рыжего. А так — никто не пойдет.

Глава пятая

Инспектор киргизских школ Алтынсарин ехал в Кайдаульскую школу, откуда вести поступали огорчительные. Говорили, что учитель Божебин не сумел завоевать доверия местных жителей, в первый год детей пришло мало, в нынешнем еще меньше.

Декабрь — плохое время для поездок по степи, но день стоял ясный, солнечный. Тройка отличных лошадей из собственного табуна, казалось, не чувствовала за собой легкой кибитки, лошади бежали резво и радостно. В хорьковой шубе, лисьей шапке, в сапогах на меху, под волчьей полостью Алтынсарину было тепло, а дышалось свободно. В последнее время он все чаще замечал, когда ему легко дышалось.

Дос сидел на облучке вполоборота к дороге и грел на солнце свое почти черное морщинистое лицо. Вот показались какие-то брошенные землянки, вот в ложбинке поодаль и школа.

Чисто-чисто сверкает снег, слабый дымок идет из единственной трубы, аккуратно сложен кизяк у входа. Правда, чего-то не хватает глазу. Чего? Ах, конечно же ребячьих следов на снегу. Даже когда в школе мало детей, следов множество. Они бегают, играют в снежки, строят крепости, лепят снеговиков. По отчетам, в школе шесть мальчиков. Непохоже! Когда был последний отчет? В октябре. Значит, слухи верны, всех детей разобрали.

Алтынсарин нетерпеливо вылез, потянул на себя дверь, вошел в темные холодные сени и отворил другую дверь. Перед ним была классная комната: длинные скамейки и столы, выкрашенные в желтый цвет, маленькая аспидная доска висела на гвозде. Света было мало, окошко сплошь заледенело. На доске написано какое-то уже полустертое теперь слово. Алтынсарин подошел ближе, чтобы прочесть, и ему стало не по себе. Красивым почерком было выведено:

«ЧЕЛО-ВЕКЪ».

Мел почти весь осыпался. Почему именно это слово? Почему через черточку?

Тишина стояла мертвая и только усиливалась от того, что где-то совсем рядом сильно скреблась мышь.

Досмагамбет вошел со двора и сказал, что лошадей привязал, но корма нет и людей никаких не видно.

«Плохо дело, — решил инспектор. — Придется отзывать Божебина, если он сам уже не сбежал. Похоже, что сбежал. Отсюда он уехал, конечно, в Батпаккару, а там… Не следовало выдавать ему вперед жалованья. А почему не следовало? Разве можно было предположить?»

Еще одна дверь вела в жилую часть школы, она тоже была незапертой. Алтынсарин оказался в темноте и вспомнил, что здесь находилось что-то наподобие кладовки. Пахло гнилью и кизяком, дверь в комнату учителя была притворена плохо, оттуда падала узенькая линейка света. Алтынсарин вернулся в классную комнату.

— Дос, — попросил он слугу. — Посмотри, есть там кто?

Досмагамбет решительно прошел через кладовку и заговорил с кем-то по-казахски, потом выглянул и сказал:

— Заходите, здесь сторож есть.

В комнате учителя — а это, без всякого сомнения, была его комната — на низкой деревянной кровати поверх суконного одеяла в шапке, тулупе и рваных сапогах спал Бейшара. Вернее, он уже не спал — просыпался. Он не знал точно, действительно ли пришли какие-то гости или это ему мерещится. От голода и холода голова работала еще хуже, чем обычно.

— Ты кто? — спросил Алтынсарин.

Под распахнутой хорьковой шубой Бейшара разглядел мундир с ясными металлическими пуговицами, очень испугался, хотел вскочить, но сил едва хватило, чтобы сесть на кровати. Руки затекли, губы опухли, не слушались.

— Ты кто? — повторил господин казахского вида, но в русском мундире. — Как ты сюда попал?

— Сторож я.

— Зовут как?

— Коля.

— Как? — Алтынсарин удивился. — Как тебя зовут?

— Коля.

Юрий Иванович Божебин только так и называл его, а ни с кем, кроме Божебина, Бейшара особенно и не общался.

Алтынсарин вспомнил, что сторожем тут крещеный казах, но все-таки еще раз переспросил:

— Как тебя зовут? Как раньше в ауле звали, как фамилия?

Большому начальству надо отвечать точно, вот уже и брови нахмурил, сердится.

— В ауле звали Бейшара-Кудайберген. Теперь зовут Коля, Николай Пионеров.

Он окончательно проснулся и кинулся к печке.

— Я сейчас, господин! Извините. Я чай сделаю.

Бейшара стал раздувать тлеющий кизяк, потом выбежал, громыхая медным чайником.

Алтынсарин устало сел на табурет. Не впервой ему было видеть убогую обстановку в жилищах волостных учителей, но здесь все выглядело еще более убогим и жалким. На столе, где только что стоял чайник, Алтынсарин разглядел русско-татарскую азбуку, рядом тетрадку, приспособленную под классный журнал. Все это было покрыто слоем мохнатой пыли. В углу стояла этажерка, сделанная, видимо, самим Божебиным. Верхняя часть была ажурная, вся в выпиленных лобзиком цветочках и лепесточках. На этажерке стояла фотография: суровая, густобровая женщина в белой кофте и двое детей с нею. Вспомнилось, что Божебин хотел со временем перевезти сюда всю семью.