Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа - [80]

– С полгода назад к нам поступила на работу интересная молодая врачиха и сразу привлекла мое внимание – стройная, спортивная, с большими, выразительными, немного затуманенными глазами. Вы могли ее видеть, когда лежали у нас.

Он назвал фамилию, имя и отчество, и я ее вспомнил. Вспомнил и – каким-то внутренним зрением – «узнал». Но виду не подал, только кивнул, дескать, ясно, о ком речь.

– Я был разведен, она замужем, – продолжал он, явно волнуясь, – но, как она мне объяснила, ее семейная жизнь с некоторых пор клонилась к разводу, так что нашему взаимному влечению ничто не мешало. Все же меня грызло чувство вины перед ее мужем, да и хотелось получше понять женщину, с которой я начал связывать серьезные жизненные планы.

Она без стеснения рассказала мне, что после перестройки профессия ее мужа, археолога, потеряла былую престижность, он оказался не способен вписаться в предлагаемые обстоятельства и все больше опускается как человек и как мужчина. Все ему безразлично, и что́ происходит в ее жизни, занимает его очень мало. «Впрочем, – любит он повторять, – врачи всегда востребованы, и в этом дивном новом мире ты уж как-нибудь не пропадешь».

Таким образом наши отношения продолжались – естественно, на моей территории. Какие-то тревожные сигналы с ее семейного фронта иногда доносились, но не слишком меня беспокоили. Я полностью доверился ее оценке ситуации, и однажды, по ее настоятельному приглашению, согласился, вопреки своим правилам, зайти к ней – она сказала, что муж в экспедиции. Мы поднялись по лестнице, и она отперла дверь.

Он висел посреди комнаты. Очень, я бы сказал, внятно висел. Будучи альпинистом, он не допустил никаких просчетов, у самоубийц нередких, – поверьте, я таких случаев перевидал немало, – репшнуром распорядился превосходно и был, как мы тут же констатировали, бесспорно и окончательно мертв. От него слегка пахло алкоголем; полупустая бутылка с аккуратно завинченной пробкой стояла на столе.

– Избавлю вас от дальнейших душераздирающих деталей, – закончил кардиолог. – Но вот что меня мучит. Я больше не мог ее видеть, не мог даже думать о том, чтобы быть опять с ней. Долго не знал, как ей об этом сказать, а когда, наконец, собрался с духом, она приняла это на удивление хладнокровно. Ответила, что прекрасно меня понимает и что глядеть надо не в прошлое, а в будущее.

Он замолчал, я тоже не находил слов. Некоторое время я колебался, не рассказать ли ему слышанное когда-то от дяди, но решил остаться единственным хранителем этой теперь уже вполне бунинской – ну и немного чеховской – новеллы.

Голубая пантера

Ангел мой Вяземский или пряник мой Вяземский, вот я в деревне. Псковские ямщики не нашли ничего лучшего, как опрокинуть меня; у меня помят бок, и я не могу дышать. Няня моя уморительна. Лечит мне спину оподельдоком и заговорами от утина (не знаешь, что это по-здешнему? – боль в крестце), сочиненными при царе Иване. И так они поэтичны, что о спине забываю, – пальцы сами просятся к перу. Adieu, couple si étourdi, князь Вертопрахин и княгиня Вертопрахина. Ты видишь, что у меня недостает уж простоты для переписки.

А. С. Пушкин. Письма

I

– Журналистика, при всей неизбежной привязанности к фактам, это искусство высшего пилотажа и во многом искусство импровизации, – провозгласил наш друг, знаменитый колумнист Р. – Да и что такое ваши хваленые факты?!

Спорить с ним никто из нас не решился. Я же счел момент удобным, чтобы попросить его привести какой-нибудь яркий случай из практики, подтверждающий его мысль. Он был явно не прочь распушить перья и охотно приступил к рассказу.

– Начну, как водится, in medias res. Вообразите меня десяток лет назад в Провансе, в полутемном кафе, за бокалом пива. Там еще только одна посетительница. Она сидит через несколько столиков от меня, лицом к бару. Я всматриваюсь в ее спину, кое-что припоминаю, соображаю и – подзываю гарсона. Тихо спрашиваю его, не ошибаюсь ли я, полагая, что эта дама – знаменитая в свое время киноактриса Розалинда Мерсье. Он с раскрытыми от удивления глазами кивает. Тогда я прошу его пойти и сказать ей, что гость из России узнал ее и хотел бы представиться, чтобы выразить свое восхищение. Он отвечает, что она часто у них бывает, сидит всегда на одном и том же месте, всегда под густой вуалью, никогда ни с кем не знакомится и вряд ли сделает для меня исключение.

– Ничего, ничего, пойдите и скажите ей, что я узнал ее со спины, – говорю я.

Он идет к ее столику, усиленно жестикулируя, объясняется с ней и вскоре кивает мне: согласие получено.

Я подхожу, почтительно кланяюсь, целую протянутую мне руку в перчатке, гляжу за темную вуаль… Мадам указывает мне на место рядом с собой, я сажусь, она спрашивает, кто я таков и как это я сумел ее узнать, на что я отвечаю, что я журналист, любитель кино, поклонник «новой волны» и, в частности фильма Мориса Канотье «Без камелий», где всю долгую сцену смерти Маргерит она играет исключительно спиной – спиной, которую после этого уже невозможно забыть.

Мои слова падают на благодатную почву. Да, да, говорит она, получилось здорово, я потом смотрела – не могла насмотреться. Но придумала это не я, придумал все покойный Морис.