Все сначала - [31]

Перед самым ужином промыть почки в холодной воде, обсушить бумажным полотенцем, разложить на доске вогнутыми сторонами вверх и аккуратно вырезать при помощи небольшого узкого ножа стягивающие их жилки и сосуды, а затем дочиста удалить и жир.

Теперь в большой сковороде разогреть оливковое масло и растопить в нем сливочное — не экономя особенно: ну, скажем, считая по столовой ложке на каждую почку. Быстро, на сильном огне, обжарить их целиком до красивого красноватого, но ни в коем случае не слишком темного тона, перевернув ровно один раз и стараясь зря их не тревожить, не болтать из стороны в сторону. Затем посолить, поперчить из мельницы, облить белым вином, разбавленным пополам водою.

Прикрыть крышкой, убавить огонь и потушить так минут десять, не больше. Даже и лука никакого не надо, заметьте. Прожариться почки должны почти на всю глубину, но все же в самом центре каждой округлой их доли должен остаться кусочек розовой полусырой мякоти: это и называется la goutte de sang — с каплей крови. Кстати, французские повара и кухарки относятся к этой капле крови с таким же трепетом, как их итальянские коллеги к своему знаменитому макаронному al dente. И это, конечно, верно: если хотите, чтобы всякая требуха получалась у вас вкусно — в том числе телячья печенка, например, да и вот почки особенно, — придется научиться безошибочно ловить потроха именно на такой степени прожарки.

Ну, вот, остается закончить соус. Почки вынуть и отложить куда-нибудь в теплое место, чтобы не остывали, прикрыв фольгой, а оставшийся на сковороде сок выпарить вполовину, усилив огонь. Затем на сковороду вылить сливки и выложить французскую горчицу “по-старинному”, то есть ту, что с цельными зелеными горчичными зернышками и кислым вином. Все энергично взбивать венчиком, пока не загустеет опять. Попробовав, досолить и доперчить, если нужно.

Наконец, нарезать почки поперек толстыми, с большой палец, ломтями, выложить в просторное блюдо, облить соусом, слегка посыпать мелкорезаной петрушкой. Только и всего.

До Мишеля Браса мы то ли доберемся когда-нибудь еще, то ли нет. А живем мы сейчас. И наше умение радоваться простому, но настоящему, без обмана и без подвоха, помогает нам справляться с нашей этой жизнью.

ТУШЕНЫЕ ТЕЛЯЧЬИ ПОЧКИ ПОД СОУСОМ ИЗ ЗЕРНИСТОЙ ГОРЧИЦЫ

(на шестерых)

6 небольших, грамм по 200, телячьих почек

1,5 стакана белого сухого вина

¼ литра 20-процентных сливок

Зернистой горчицы “по-старинному” — много, минимум 5 столовых ложек

Оливковое и сливочное масло

Соль и перец

Пучочек свежей зелени петрушки

2002. Золотого Рога варварское изобилие Киббе из двух фаршей

Переулки за Цветочным пассажем, Стамбул, Турция

К подземному фуникулеру “Тюнель” мы не полезем, конечно, а пойдем не торопясь, заложив руки за спину и без стеснения глазея по сторонам, от самого берега Золотого Рога, от Галатского моста, через припортовый квартал Каракёя на холм, вверх. Тут не заблудишься: прямо над головою нависает остро очиненная, как карандаш, генуэзская башня — на нее и правим. Иезуитский лицей и церковь Святого Бенедикта обогнем слева, так, чтобы выйти на улицу Галип-деде, мягко уложенную между тесными рядами двухэтажных букинистических лабазов и бесчисленных лавок не антикваров даже, а вот именно старьевщиков.

Ну, мы же сюда не за покупками явились: нам важно было убедиться, что в этот час здесь всё по-прежнему. Что ничего никуда не делось для того, кто все еще надеется расслышать и разглядеть то же: “…стоны уличных торговцев, гудение трамваев. И вдруг загорается Константинополь в предвечернем солнце. Виден господствующий минарет, кровли домов…” Ну да, вот же, вот чуть в сторонке “у выхода с переулка вниз к сооружению Чарнота в черкеске без погон, выпивший, несмотря на жару, и мрачный, торгует резиновыми чертями, тещиными языками и какими-то прыгающими фигурками с лотка, который у него на животе”. Совершенно ясно, что переулок именно этот, а господствующий минарет — вон он, какие сомнения, и солнце несколько мгновений в точности так, как было сказано, цепляется за перила у самой его вершины, но все равно соскальзывает вниз.

Там, наверху и впереди, Истикляль: шумный, бессмысленный прогулочный проспект, запруженный толпами визжащей и гогочущей публики. Нам бы как-нибудь миновать его, боком, аккуратненько: настроение, собранное в тех переулках Галаты, жалко было бы растерять. И поэтому к кварталу рыбного рынка мы подходим не с фасада — не через свежеотреставрированный Цветочный пассаж, густо записанный ветвями и листьями ар-деко, щедро увешанный молочными тюльпанчиками стилизованных абажуров, — а сзади, через остывающие после торгового дня галереи торговцев чаем, рисом, пряностями вразвес и рыбой, рыбой, рыбой навалом с огромных обитых серым железом столов, засыпанных колотым льдом.

Горы этого льда еще дотаивают вечерним часом, а рыбы уже нет. Что не продали за день — связки нежной розовой барабульки, огромных палтусов-калканов, покрытых жесткими бурыми шипами, серебряных морских окуней, толстобоких скумбрий в сверкающую алмазную полоску, лавраков, кефалей, сардин и прочих паламутов, вместе с крабами, каракатицами и здоровенными, чуть ли не с мою ладонь, мидиями — всё перекочевало теперь на кухни бесчисленных харчевен и кабаков, которые выставляют к вечеру свои столы прямо на тротуары и мостовые окрестных переулков. Собственно, весь квартал превращается в один огромный храм безудержного приморского обжорства.