Все сначала - [30]

2001. Там, где трава ближе к небу Тушеные телячьи почки

Лагийоль, плато Обрак, Франция

В Обрак мы заехали случайно и к Мишелю Брасу так и не попали. Оказались тут, похоже, в ту самую единственную неделю в году, когда знаменитый на весь мир отель-ресторан закрыт. Ну, кто ж знал. Нам ведь вчера еще вообще, если честно, ничего не было известно про то, что на свете существует этот странный угол.

Точнее, не угол, а скорее стол: плоское, действительно как стол, плато, покрытое бесконечными лугами жесткой, неправдоподобно густой буроватой травы, кое-где разрезанными грядами невысоких угловатых скал. На краю уцелел массив древнего и дремучего леса — пустого, молчаливого и темного, без единой птицы, без травинки, без подлеска, с беспорядочным частоколом стволов, сплошь затянутых на высоту в два человеческих роста жесткими голубоватыми лишайниками.

А вроде только что медленно, не торопясь, с наслаждением разглядывая придорожные деревушки, ехали мягкой, этакой округлой долиной реки Лот. Это, если по карте смотреть, верхний край юго-западного региона Франции. У подножия Центрального горного массива. Более или менее между Тулузой и Бордо, ну, вы понимаете. Благословенные, в сущности, места. Родина “черных вин” Кагора, захолустное царство фуа-гра.

Повторяя мягкий изгиб речной излучины, дорога делает поворот, еще глубокую петлю, дает какое-то ответвление в сторону…

И вдруг асфальт начинает ввинчиваться тугой спиралью в неожиданно крутой склон, воздух становится густым и холодным, к дороге подступает стена того самого заговоренного молчаливого леса, над самой головой собирается еще и плотная пелена тумана, и наконец ты останавливаешься, когда замечаешь в нем какую-то странную нависшую прямо над ветровым стеклом железяку. Несколько минут спустя ты сообразишь, что железяка — это заржавленное кресло неизвестно кем и зачем тут протянутого горнолыжного подъемника, то есть ты заехал, сам не заметив, в довольно высокие горы.

Достопримечательностей вокруг немного.

Крохотный городишко Лагийоль живет доходом от фабрики знаменитых — пижонских таких, узких и изогнутых в “талии”, с точеными костяными ручками — ножей. Они так и называются — лагийолевскими. Припоминаете? Нуда, их в дорогих ресторанах к жареному мясу обычно кладут. Между прочим, фабрику для них — прямо в центре городка — спроектировал не кто-нибудь, а Филипп Старк. Он же лет двадцать пять назад и традиционный дизайн самих ножей слегка подправил, осовременил.

Из исторических диковин — средневековый монастырь с гигантским, чуть не с футбольное поле, крытым дортуаром для проходящих тут, по пути в далекий Сантьяго-де-Компостела, паломников. Рядом — пара средневековых же замков — удивительно хорошо сохранившихся, хоть сейчас их режь на глянцевые картонные звездочки и собирай, как пазл.

Да. И Мишель Брас. Он, говорят, из этих самых краев происходит, и вот теперь, став мировым гастрономическим гуру, построил здесь свой дом-ресторан. В чистом поле, среди ветра, камней и травы — огромный, угловатый, загадочный ковчег, к которому и не поймешь, с какой стороны подойти. Приезжают люди, поселяются тут же в отеле. Живут три дня. И что вы думаете — три дня жрут? Ничего подобного: три дня прислушиваются к вкусам и ароматам произведений Браса — странных, растрепанных, светящихся красками почти неоновой яркости. Не разложенных по тарелкам, а скорее написанных на огромных квадратных пластинах белого матового стекла, что несут к столам.

Черт его знает, откуда такое выросло. Вообще-то здесь другое едят.

Посреди Лагийоля — памятник быку местной мясной породы. Их вокруг, на бесконечных лугах, тысячи и тысячи. Огромные, как носороги, медлительные и с такой “анатомией”, переливающейся под темно-шоколадной гладкой шкурой, что сразу понимаешь, с кого лепили знаменитого быка на Уолл-стрит перед Нью-Йоркской биржей. Вот этот бык — и есть основа местной немудрящей гастрономии.

Вырежут из середины туши, у могучей хребтины, котлету фунта на три — и на решетку ее над углями. Нарубят голяшку громадную шайбами толщиной с бревно — и тушат в вине с травами, пока запахи не заполнят дом от крыши до подвала. Или вот хвостов наберут в огромный луженый котел и варят суп. Суп. Суп с чесноком, луком-пореем и крупной белой фасолью. Ну, за суп такой мы как-нибудь с вами отдельно возьмемся…

Это я потом насмотрелся всякого восторженного кино про брасовский ресторан. Много чего прочел о нем. Много слышал захлебывающихся, сбивчивых, восхищенных слов. А за стол самим попасть нам тогда так и не удалось. Не повезло.

Мы спустились в Лагийоль. Сели там в какой-то харчевне. И нам принесли телячьих почек, тушенных в горчице, и к ним большую закопченную кастрюлю с гнутой ручкой, полную дымящегося тягучего картофельного пюре с сыром. Почки были от одного из тех чудовищ, что пасутся в здешних местах. От небольшого, правда, молоденького еще.

С такой едой иметь дело проще простого. Выбрать на прилавке у хорошо знакомого мясника небольшие и блестящие, словно лакированные, равномерные по тону, без пятен и трещин, украшенные аккуратным комочком белоснежного жира в центре телячьи почки — по одной на каждого едока. Убедиться в абсолютной их свежести, тщательно обнюхав и осмотрев каждую.