Все прекрасное началось потом - [55]

– Не знаю.

– На неделю?

– Может, на несколько часов.

– На несколько часов? Мы сдаем номера минимум на две ночи, – пояснила она.

– Годится.

– Вам приходилось бывать в Афинах раньше?

– Не помню.

Регистраторша прыснула.

– Не помните?

– Я имею в виду – здесь все так изменилось.

– Ну да, конечно, – согласилась она.

– А может, это я стал другой.

– Номер совсем небольшой, – сказала она, – зато с дивным балконом, если не боитесь высоты.

Глава сорок третья

Когда ты проснулся, шел дождь.

Ты услышал смех в коридоре, потом скрежет сервировочной тележки. Кому-то в номер доставили обед.

Ты открыл балконные двери. В доме напротив ты увидел двух девиц – они курили и о чем-то болтали. На веревке сохло белое нижнее белье.

Ты налил себе горячую ванну. Вода оказалась слишком горячая – ты снова оделся и пошел искать кофемашину. Так нигде и не обнаружив ее, ты спустился в вестибюль.

В лифте вместе с тобой ехал мужчина с ребенком. У обоих с собой было по полотенцу. Ты посмотрел на ребенка, потом на кнопки лифта. Интересно, думал ты, какая боль острее – от того, что уже случилось, или от того, что уже никогда не случится. Ты сел за столик – светловолосый крепыш бармен подал тебе эспрессо. Он кивнул тебе, но не поклонился. Ты проследил за ним взглядом до барменской стойки – зайдя за нее, он нацепил очки и тут же постарел.

Ты молча поглядывал в окно. Чуть погодя к тебе вернулся бармен – с пирожным. На нем были те же очки. С минуту он постоял рядом.

Ты не мог взять в толк, с какой стати он угостил тебя пирожным, но тебе все равно было приятно.

Был воскресный вечер, и воскресенье ощущалось во всем.

А ведь пару лет назад неподалеку отсюда ты хотел свести счеты с жизнью.

Когда ты вернулся к себе в номер, ванна уже остыла, а горячей воды больше не было. Ты разделся и нагишом юркнул в постель. Интересно, что сейчас поделывает Джордж, думал ты. Он жил с какой-то девушкой – итальянкой. И боялся сообщать тебе подробности, потому как беспокоился – вдруг это тебя огорчит.

Ведь покидая Афины два года назад, ты отрешился от всего нового.

Ты не помнил, как уснул.

Потом настал другой день.

Ты проснулся и сел за стол.

Столешница у него была покрыта стеклом.

В его зеркальном отражении ты увидел Генри Блисса.

У стола было семь выдвижных ящиков, и все пустые. Тебе под дверь подсунули приглашение на послеобеденный чай. Ты глянул на балконные двери – и разглядел в стекле смутное отражение изможденного, исхудавшего человека в старенькой пижаме, одиноко сидящего за столом.

Было похоже, что снова собирался дождь.

Ваш малыш был бы сейчас старше твоего братишки.

На фоне неба за твоим окном виднелись смазанное пятно птичьей стайки, редкие кустики на каком-то далеком балконе и беспорядочная череда телевизионных спутниковых тарелок, простирающаяся вдаль, насколько хватал глаз.

Ты подошел к портфелю и достал пишущую машинку. Водрузил ее на стол и заправил в нее чистый гостиничный бланк. А то Джордж будет волноваться.

В номере ощущался едва уловимый цветочный аромат. Как будто ромашковый. Прежде ты всегда держал ромашку в шкафу над кухонной плитой. Иногда ты бросал немного ромашки в кастрюлю и заливал кипятком.

Ребекка обычно пила ромашковый чай, сидя за столом. А ты глядел на нее и радовался, потому что знал – она останется у тебя на ночь.

У тебя в портфеле лежали кое-какие записи. Глядеть на них было неприятно, но они освобождали тебя от того, в чем ты не мог себе признаться.

Ты вспоминаешь, как однажды, рассуждая о языке, словах и словосочетаниях, Джордж сказал: это как Помпеи – целый мир, нетронутый, хоть и заброшенный. Ты карабкаешься по словам, точно по канату, говаривал он. Провисаешь между словосочетаниями. И кидаешься с высоты букв в омут предстоящего.

Язык – испитое с зеркальной водной глади твое собственное отражение. Мы берем из него лишь то, что являем собой в настоящее мгновение.

В твои балконные двери стучал проливной дождь.

Ты вернулся в Афины.

Целых два годы ты, бездомный, скитался по свету, точно Одиссей.

Квартал, где располагалась твоя гостиница, совсем не походил на тот, каким он был прежде, равно как и сам город, где ты когда-то жил. В Плаке выросли высотки – они громоздились вдоль узкой улочки, по которой разносилось оглушительное эхо ревущих двигателей такси.

Прошло два года. Твоя гостиница могла находиться где угодно. И с балкона мог открываться какой угодно вид. За окном могла простираться пустыня или мог падать снег.

Гостиница, где ты остановился, когда-то блистала шиком. Мысленно ты видел, как в 1970-е годы по вестибюлю скользят красивые пары – они собирались разъехаться по казино Монте-Карло, Ниццы и Канн. Они кружили в танце на крыше под Акрополем в полиэстеровых одеждах. Теперь все они состарились, а некоторые, наверное, уже умерли.

У тебя в номере ощущалось спокойствие. Или, может, все дело в дожде? Он тоже успокаивал. И казалось, ему не будет конца. Всю пыль смыло напрочь. Кустарники и низкорослые деревца в примыкающем к гостинице парке покрылись сплошь каплями влаги.

Ты спустился вниз и попросил у администраторши успокоительного. Она отослала тебя в аптеку за углом.

Было солнечно и очень чисто.