Все прекрасное началось потом - [50]

Шрифт
Интервал

[50].

А еще ты находился под сильнодействующими лекарствами. Однажды Джордж пришел с чемоданчиком. В костюме и гладко выбритый.

– Ты весь благоухаешь, Джордж.

Он присел на койку.

– Я думаю уехать из Афин, – признался он.

– Когда?

– Этим вечером.

– Сегодня?

– Да.

– Но почему?

– Я принял приглашение поработать в Американском университете на Сицилии.

– Понятно.

– Ты сам-то, Генри, справишься?

– Да. А ты по-прежнему не пьешь?

Джордж кивнул.

– И давно?

– Завтра будет сорок девять дней.

– Я рад за тебя, Джордж.

– А я за тебя, – сказал он.

– Ты был мне настоящим другом, – сказал ты.

Джордж отвернулся в сторону. Тебе показалось, он того и гляди расплачется. Отзвуки его шагов отдавались твердо и четко.


А неделю спустя, тебе сообщили, чтобы ты готовился к выписке.

Так решил лечащий врач.

– Вам лучше, Генри, – отправляйтесь-ка домой.

– Мне не лучше, – сказал ты. – И, по-моему, выписываться мне еще рано.

Врач был еще совсем зеленый. Обыкновенно он балагурил с тобой, но в этот раз он стоял, скрестив руки на груди.

– Я не хочу выписываться, – упорствовал ты. – Мне здесь нравится.

– Здесь вам не гостиница.

– Но ведь мне все еще плохо.

Врач опустился на колени перед твоей койкой.

– Понимаю, с вашей девушкой случилась ужасная трагедия и вас это угнетает, не говоря уже о стечении многих прочих обстоятельств, которые привели вас сюда… да-да, мне все это известно, Генри… но теперь вы идете на поправку: сломанный нос мы вам вправили, от истощения и вирусной инфекции излечили, – поэтому все, что вам сейчас требуется, – так это побриться, постричься и, наверное, исполниться надежды на будущее.

– Но я еще не готов.

– Вы еще молоды, – сказал врач, поднимаясь с колен. – Знаю, вам пока этого не понять, но, быть может, в один прекрасный день вы почувствуете, что впереди вас ждет куда больше в сравнении с тем, что вы оставили позади.

Старичок на соседней койке, с кислородной маской на лице, медленно повернулся поглядеть на вас обоих и, осторожно стянув маску, вступил в их разговор.

– Хотел бы я быть на вашем месте, – сказал он, улыбаясь.

– Нет уж, не стоит.

– И все же хотелось бы, – настаивал он на своем.

– Наденьте-ка обратно маску, – велел ему врач. – Вам, кажется, предписан покой.

Глава тридцать восьмая

Из больницы ты уехал на такси в пижаме и больничном халате. Таксист, закурив, сказал по-гречески:

– Вы точно здоровы?

Квартиру твою уже заняли другие жильцы. Тебе даже незачем было туда заходить – другие шторы, балкон заполонили какие-то высоченные, худосочные растения.

Твои нехитрые пожитки, наверное, хранятся в почтовом ящике – в подвале. Твою «Веспу», вероятно, заперли на замок в университете или же угнали. Конечно, профессор навещал тебя в больнице. Он рассчитывал вскорости закончить раскопки и отправиться обратно в Северную Африку – вот только куда точно, у тебя вылетело из головы, поскольку как раз на той недели врач прописал тебе какие-то новые успокоительные.

С заднего сиденья такси ты бросил прощальный взгляд на свою квартирку – и попросил таксиста отвезти тебя в аэропорт.

В кармане у тебя лежала пачка драхм[51] – несколько зарплат, которые профессор передал тебе в коричневом конверте.

В аэровокзал ты зашел прямо так – в пижаме Джорджа. Из синего хлопка с белой окантовкой. Кроме того, он снабдил тебя парой черных церковных тапочек, которые были на тебе. К тканевой подкладке левого тапочка он пришил свой новый сицилийский адрес. Халат был собственностью больницы, но он так тебе приглянулся, что тебе разрешили взять его с собой.

Тебя мало заботило, что сотрудники авиакомпании, глянув на твои пластимассовые браслеты, вызовут полицию. Они глянули только в твой паспорт и пересчитали деньки, которые ты им передал.

Ты взошел на борт самолета.

В глубине души ты чувствовал: сейчас самое время покинуть Афины, даже если тебе некуда было податься, при том что пассажиры сверлили тебя изумленными взглядами.

Глава тридцать девятая

Весь короткий перелет до Лондона ты проспал. Стюардесса разбудила тебя только после того, как самолет уже сел. Она была хорошенькая, но в голосе ее звучала явная злость, когда она настойчиво трясла тебя за плечо, силясь добудиться. На ее месте ты представил себе Ребекку. Ее глаза, глядящие на тебя по-своему. Теперь ты жалеешь, что не все рассказал тогда о своем братишке. Она бы все поняла. И помогла бы тебе все забыть.

Ты смекнул, что, как ни странно, оказался в местечке под названием Лутон – совсем рядом с Лондоном, хотя и не в самом Лондоне.

– А почему мы в Лутоне? – спросил ты у пассажира, который тоже проспал посадку и теперь собирал свои вещи.

– Я и сам не перестаю себя спрашивать, – ответил тот.

В аэропорту ты опять прикорнул. Здесь было холоднее, чем в Греции.

Рано утром тебя разбудил уборщик ямаец – он спросил, все ли с тобой в порядке. А потом полюбопытствовал, откуда у тебя такая пижама. Он угостил тебя имбирным пивом из пластмассовой бутылки. Имбирное пиво оказалось больно сладким и обжгло тебе горло. Ямаец объяснил, что имбирь хоть и жжет, зато изгоняет простуду и злых духов. После чего он снова занялся своим делом, время от времени шуруя возле тебя шваброй и тихонько посмеиваясь себе под нос.


Еще от автора Саймон Ван Бой
Тайная жизнь влюбленных

Любовь удивительна во всех своих проявлениях — к детям и родителям, супругам и друзьям, к тайным и недостижимым увлечениям. В книге Саймона Ван Боя «Тайная жизнь влюбленных» очень тонко и порой с неожиданной стороны исследуется это многогранное чувство. Сборник включает в себя лучшие рассказы автора, за которые он был удостоен престижной премии «Frank O'Connor International Short Story Award». «Маленькие птички», «Мир смеется цветами», «Портрет художницы, погибшей во время землетрясения» и другие истории — это настоящий манифест любви и дань уважения людям, которые, несмотря на жизненные потрясения, сохранили мир в душе и способны находить поэзию и красоту даже в обыденности.


Иллюзия разобщенности

Случайная встреча во Франции молодого немецкого дезертира, единственного выжившего в своем подразделении, и сбитого американского летчика свела воедино несколько судеб (и даже поколений). Наши жизни подчас переплетены самым невероятным образом. Все мы связаны между собой призрачными нитями, но не каждому выпадает шанс это прочувствовать. Как же очнуться от всеобщей иллюзии разобщенности? Кто сможет нам в этом помочь?


Любовь рождается зимой

«Любовь рождается зимой» – сборник удивительно красивых импрессионистских историй, которые в деликатной, но откровенной манере рассказывают о переживаниях, что коснулись однажды и самого автора. Герои этой книги – фланеры больших городов. Пережив в прошлом утрату, они балансируют на грани меж меланхолией и мечтой, а их любовь – это каждый раз причуда, почти невроз. Каждому из них предстоит встреча с незнакомцем, благодаря которой они пересмотрят свою жизнь и зададут себе важной вопрос. Каким бы стал этот мир – без них?


Рекомендуем почитать
Начало хороших времен

Читателя, знакомого с прозой Ильи Крупника начала 60-х годов — времени его дебюта, — ждет немалое удивление, столь разительно несхожа его прежняя жестко реалистическая манера с нынешней. Но хотя мир сегодняшнего И. Крупника можно назвать странным, ирреальным, фантастическим, он все равно остается миром современным, узнаваемым, пронизанным болью за человека, любовью и уважением к его духовному существованию, к творческому началу в будничной жизни самых обыкновенных людей.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!