Все прекрасное началось потом - [29]

Шрифт
Интервал

– Боже мой, вы только поглядите! – возопил профессор. – Что я наделал! Боже мой, боже мой!

– Не знаю, насколько серьезно он пострадал, – скажу, когда он очнется и я поговорю с ним… может, придется везти его в больницу.

– Боже мой, – причитал профессор, – глазам своим не верю!

– Вижу, лицо у него побитое.

Тут лежавший на земле человек открыл глаза. Он глубоко вздохнул и взглянул исподлобья на двух склонившихся над ним мужчин.

– Что со мной? – вопросил он.

Профессора Петерсона и Генри передернуло от исходившего от него анисово-укропно-изюмного перегара, характерного для узо.

Профессор подтолкнул локтем Генри и чуть слышно проговорил:

– Он же пьян в стельку.

И уже громко прибавил:

– Да вот, случилась неприятность.

– Вы говорите по-английски? – обратился к незнакомцу Генри.

– Я сбил вас машиной, – прервал его профессор. – Вы оказались на проезжей части, помните? – Профессор наклонился ниже. – Мне очень-очень жаль, дружище.

Незнакомец попытался сесть.

– Нет-нет, я сам виноват, – запротестовал он. – Это все из-за выпивки.

– Вы пьяны? – спросил Генри.

Незнакомец, похоже, его не расслышал.

– Вам больно? – допытывался Генри.

– Вроде как не очень, – со странной улыбкой ответил незнакомец.

Генри и профессор Петерсон помогли ему подняться. Он представился как Джордж. Брюки у него тоже порвались – прореха была в крови.

– Простите, Джордж, мы вас чуть не угробили, – извинился Генри, – но скажите, откуда у вас на лице все эти кровоподтеки и швы?

– А, вся эта красота? – нечаянно обронил Джордж. – Обычное недоразумение.

– Вы были в больнице? – спросил профессор.

Джордж покачал головой.

– Пустяки, человеческое тело способно вынести и кое-что похлеще.

– Ладно, Джордж, я профессор Петерсон, провожу археологические раскопки здесь, в Афинах, и снимаю угол при университете, понятно? Давайте-ка поедем прямо ко мне. Там Генри – у него, кстати, имеется диплом об окончании курсов первой медицинской помощи – вас как следует осмотрит и решит, нужно ли отправить вас на рентген.

– Раз, по-вашему, меня и правда нужно осмотреть, – сказал Генри, – что ж, поехали.

Генри помог Джорджу забраться на заднее сиденье «Рено».

– Здесь у вас грязновато, – пробормотал Джордж.

– Может, тебе сесть за руль, Генри? – предложил профессор.

– Откуда у вас тут такая грязища? – снова проговорил Джордж.

– Разве вы ничего не слыхали о гигантских бабуино-вых пауках? – удивился профессор.

– Ничего, если честно, – отозвался Джордж.

Генри наблюдал за ним в зеркало – но не со спокойной уверенностью или облегчением, а со странным сочувствием, словно догадавшись, что за этими синяками и дрожащими губами скрывается забытый всеми мальчишка.

Глава двадцать третья

Кабинет профессора Петерсона являл собой самое небезопасное место во всем университетском городке. Книги, сложенные в стопки высотой футов десять, опасно торчали в разные стороны. И на самой высокой стопке, снаружи, аккурат посередине, висела табличка:

«Пожалуйста, ступайте ОЧЕНЬ осторожно, иначе я могу нечаянно свалиться прямо вам на голову».

В кабинете стояло три дубовых стола с длиннодуговыми настольными лампами, которые профессор оставлял включенными, даже когда уходил. Основной рабочий стол был завален самоклеящимися листочками бумаги – каждый был испещрен важными пометками и наблюдениями к размышлению. Там же, в кабинете, висела огромная карта, утыканная кнопками и исписанная авторучкой. В пепельнице громоздилась горка трубочной золы, а в помещении витал аромат познания, замешанный на запахе старой бумаги, пыли, кофе и табака.

– Всегда мечтал о таком жилище, – признался Джордж, следуя за Генри меж книжных стопок к видавшему виды дивану.

– Как музей, а, Джордж?

– Самый что ни на есть настоящий, – проговорил Джордж.

– Не обращайте внимания на обивку, – сказал Генри, когда они подошли к дивану. – Когда-то это ложе принадлежало одной польской княжне, с которой у профессора, по его словам, был роман.

– А как к нему попало ее кресло?

– Кто его знает, – ответил Генри. – Даже представить себе не могу профессора Петерсона в обществе женщины, если только она не мумия.

– Здорово, что вы так много времени проводите вместе, – сказал Джордж.

– Ну мы вместе работаем.

– Так даже лучше. А каково с ним было в детстве?

– В детстве?

– А мать к вам приезжает?

– Моя мать?

– Я имею в виду – на раскопки, – горячо пояснил Джордж.

– Нет, – в полном смущении ответил Генри. – Моя мать никогда не приезжала и не работала со мной.

– Значит, вы работаете на пару с отцом.

Генри рассмеялся.

– Джордж, профессор Петерсон мне не отец.

– Правда?

– Ну в некотором смысле… он мне как второй отец.

– Это чувствуется, – заметил Джордж, оглядывая комнату. – У вас не найдется чего-нибудь выпить?

Генри воззрился на него с легкой насмешкой.

– Ну, может, после того как я вас осмотрю… Кажется у профессора где-то тут осталось немного односолодового виски.

Джордж расположился на стареньком диване.

– Если хотите, чтобы я осмотрел ваши коленки, вам лучше снять брюки.

Джордж покорно начал раздеваться.

– И рубашку сниму, – сказал Джордж. – Спина у меня, чувствую, тоже в ссадинах.

– Хорошо.

– Кровь из носа уже не идет?

– Да вроде нет.


Еще от автора Саймон Ван Бой
Тайная жизнь влюбленных

Любовь удивительна во всех своих проявлениях — к детям и родителям, супругам и друзьям, к тайным и недостижимым увлечениям. В книге Саймона Ван Боя «Тайная жизнь влюбленных» очень тонко и порой с неожиданной стороны исследуется это многогранное чувство. Сборник включает в себя лучшие рассказы автора, за которые он был удостоен престижной премии «Frank O'Connor International Short Story Award». «Маленькие птички», «Мир смеется цветами», «Портрет художницы, погибшей во время землетрясения» и другие истории — это настоящий манифест любви и дань уважения людям, которые, несмотря на жизненные потрясения, сохранили мир в душе и способны находить поэзию и красоту даже в обыденности.


Иллюзия разобщенности

Случайная встреча во Франции молодого немецкого дезертира, единственного выжившего в своем подразделении, и сбитого американского летчика свела воедино несколько судеб (и даже поколений). Наши жизни подчас переплетены самым невероятным образом. Все мы связаны между собой призрачными нитями, но не каждому выпадает шанс это прочувствовать. Как же очнуться от всеобщей иллюзии разобщенности? Кто сможет нам в этом помочь?


Любовь рождается зимой

«Любовь рождается зимой» – сборник удивительно красивых импрессионистских историй, которые в деликатной, но откровенной манере рассказывают о переживаниях, что коснулись однажды и самого автора. Герои этой книги – фланеры больших городов. Пережив в прошлом утрату, они балансируют на грани меж меланхолией и мечтой, а их любовь – это каждый раз причуда, почти невроз. Каждому из них предстоит встреча с незнакомцем, благодаря которой они пересмотрят свою жизнь и зададут себе важной вопрос. Каким бы стал этот мир – без них?


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.