Все прекрасное началось потом - [23]

Генри поднялся и встал у нее за спиной.

– Ты с ней встречался?

– Нет, но как-то раз она посмотрела на меня… потом закончилась четверть, а осенью мои предки переехали, и я уже пошел в другую школу, в другом городе.

– Ты ее все еще вспоминаешь?

– Она укладывала волосы, как ты.

– Вот так? – спросила Ребекка, взяв руку Генри и поднеся ее к своему затылку. – Такую прическу я носила в Air France, правда, она была поизящней.

– Я непременно влюбился бы в тебя на небесах, – сказал Генри, поднимаясь, чтобы выйти и оставить ее приводить себя в порядок.

После они выпили кофе и, держась за руки и смеясь, побежали вниз по лестнице. Рука у него была очень крепкая, и, когда им осталось одолеть последние несколько ступеней, Генри остановился и притянул Ребекку к себе.

Побриться в то утро он не успел, и, взглянув на его щеку, покрытую легкой щетиной, она снова почувствовала желание.

Они сели на его старушку «Веспу» и, сорвавшись с места, влились в неплотный поток машин.

Стояла жара. Спустя примерно час они преодолели мост и выехали на пыльную дорогу – она казалась бесконечной, хотя на самом деле вела вверх, к раскаленной вершине, где, по словам Генри, тысячи лет почти не ступала нога человека. Вдалеке виднелась белая палатка, несколько широких каменных плит и старенькая машина – похоже, брошенная. Они остановились у одной из плит. Полог палатки приподнялся, точно веко, и на них уставился какой-то малый, прикрывавший глаза ладонью от солнца.

– Утро доброе! – проговорил малый. – А это еще кто?

– Ребекка, – сказал Генри.

– Не она, а ты, – сказал малый.

Генри рассмеялся.

– Мы не виделись целую неделю, Генри. Ты где пропадал?

Прежде чем Генри успел произнести хоть слово, малый похлопал его по спине.

– С возвращением, Генри. Так кто же это с тобой?

– Привет! – сказала Ребекка, протягивая руку. – Ребекка Батиста.

– Ух ты, Батиста? – переспросил малый и направился обратно к палатке.

– Заходите, глотните водички… кстати, я профессор Петерсон.

Генри взял у Ребекки каску и прошел следом за ней в палатку.

Они разместились в шезлонгах. Внутри было довольно прохладно и попахивало уксусом. Там же, в палатке, стояло несколько столов, заваленных какими-то инструментами и камнями. Рядом помещалась сточная труба, подсоединенная к большому ведру, и раковина для мытья посуды, где белело какое-то клейкое вещество.

– Что новенького, профессор? – спросил Генри.

– Что новенького? Ну для начала… – Профессор протянул им по стакану с холодной водой. Потом принялся раскуривать трубку, поглядывая краешком глаза на Ребекку. Он поднес спичку к чашечке трубки и затянулся – пламя спички тут же замерцало, подпалило табак, и он зашипел в такт каждой последующей неглубокой затяжке.

– Джузеппе уехал домой по крайней мере на неделю – бедная старушка мать опять занемогла.

– Опять? – переспросил Генри. И повернулся к Ребекке. – Когда мать Джузеппе скучает по нему, она всякий раз начинает хворать и ему приходится мчаться к ней незамедлительно.

– Как же узнать, что написано на том диске? – сказал Генри.

– Придется ждать.

– Ты об этом хотел со мной поговорить?

– Да, – ответил профессор Петерсон. – Если поедешь в университет, не говори, что Джузеппе уехал.

– Не буду.

– Им нужен любой предлог, чтоб от нас отделаться.

– Правда?

Профессор вытащил трубку изо рта.

– Ну мне всегда так казалось.

Поговорив еще немного, они снова оказались на жаре. Профессор, стоя за спиной Ребекки и Генри, посмотрел на видневшиеся вдалеке Афины. Над городом висела косматая дымка, будто сотканная из клочковатой шерсти. До Афин было несколько миль, но кипучая энергия городской жизни ощущалась даже здесь – на пустынной скале.

– Если хотите помочь, милочка… – обратился к Ребекке профессор, – а я староват, чтобы обращаться с такими просьбами без тени неловкости… в общем, не стесняйтесь, зарисуйте пару вон тех штуковин на столе для информационного бюллетеня Британской школы. Могу заплатить вам либо камнями, либо комплиментами… а могу наказать Генри, если будет вести себя недостойно.

– Вот, наконец, объявился мужчина, который понимает женщину, – сказала Ребекка. – Предпочитаю камни.

– Генри говорит, вы талантливая художница.

– Он не видел ни одной моей работы.

– Не скажи, – отозвался Генри из своей ямы. – Я мельком видел кое-какие рисунки на полу в твоей гостиной этим утром.

– Так ведь только этим утром, – сказала она.

– Выходит, я все же прав?

Ребекка подошла вслед за профессором к столу – он был накрыт куском пластмассы, придавленным кирпичами. Профессор достал коробку со старенькими английскими стоматологическими инструментами и объяснил, для чего они нужны, а еще сказал, куда деваются их находки и какие из них надо бы зарисовать.

Сделав несколько набросков, Ребекка прилегла в гамак за палаткой. Она обмахивалась потрепанным номером «Экономиста»[23], но вскоре ее сморил сон.

Профессор Петерсон подошел к краю ямы, в которой копался Генри.

– Ты сегодня чертовски спокоен, Генри… никак, подумываешь жениться на Ребекке.

– Жениться?

– Будь осторожен, Генри… Ладно, а где та нога?

– Уже отправили.

– Очень хорошо.

– Откопали только вчера – значит, она, наверно, уже в лаборатории.