Все мы - открыватели... - [43]

Не так давно енисейским маршрутом норвежца прошли красноярские журналисты В. Луцет и Г. Симкин. Они, в частности, обратили внимание на то место в книге Нансена, где автор пишет о встрече со старшиной юраков, который жаловался на тяжесть податей. Старшину звали Алио Яптуне из рода Яптуне. Журналисты разыскали сегодняшних представителей того же рода. Оказалось, что Хансута Яптуне — лучший оленевод Севера. Он, как и его отец, как и его дед, живет в тундре. Как отец и дед, Хансута Яптуне большую часть года кочует с оленьими стадами. Но в его бригаде — походная радиостанция. В его поселке — новая больница, новый интернат для ребятишек. И электростанция. И около сотни моторных лодок для рыбного промысла. И несколько колхозных тракторов…

Летом 1967 года, когда я пошел по Енисею, на этот раз от Красноярска в низовья, моим спутником, как и прежде, была книга, где на обложке — штурвальный, ведущий корабль навстречу солнцу. И я порадовался, что некоторые предположения, высказанные Нансеном полвека назад, не оправдались. Например, вот это:

«Лет через сто, даже через пятьдесят, лесов, наверное, уже не будет, как не будет и шалашей бродячих охотников за пушным зверем. Вся местность превратится в тривиальную плоскость с возделанными полями, такую же скучную, как северонемецкая равнина, но зато способную прокормить миллионы жителей».

Иногда Нансена изображают пророком, верно определившим, что у Сибири — большое будущее. Но ведь и задолго до него были люди, предвидевшие это будущее. Например, Ломоносов. Или Радищев. Что касается Нансена, то он, пытаясь заглядывать вперед, считал главными источниками грядущего благосостояния Сибири не ее богатейшие недра, а ее необъятные пространства, пригодные для земледелия и скотоводства. Вот почему воображение рисовало ему тривиальную плоскость полей, идущую на смену безбрежью таежного океана. В пейзаже будущей Сибири Нансен как-то не находил места заводским трубам или отвалам горных пород возле шахтерских поселков.

И нет в этом ничего удивительного. Норвежец размышлял о будущем, трезво наблюдая реальную Сибирь 1913 года. Вспомним, что писалось об этой огромной окраине в выпущенной тогда «Экономической географии России»:

«Колонизация Сибири была и остается почти исключительно земледельческой… Вывозя преимущественно сырые продукты в Европейскую Россию и получая оттуда готовые изделия, имея редкое, малокультурное, частью даже кочевое население, разбросанное на громадных пространствах тайги и степей, Сибирь по отношению к Европейской России является типичной колонией».

Это широко распространенное мнение было известно Нансену. В ту пору норвежец не мог, естественно, предполагать, что всего несколько лет спустя революция развяжет в России титанические преобразующие силы, по-новому предопределит и судьбы Сибири. Лишь однажды смутное предчувствие каких-то важных перемен коснулось Нансена. Это было при встрече в низовьях Енисея со ссыльным рабочим, могучим, спокойным, зорким, в синих глазах которого читалась то дерзость, то мечтательность. И Нансен спрашивает себя: что привязывает этого ссыльного к жизни, что придает ей ценность? Быть может, он полюбил одиночество? Или его синие, мечтательные глаза видят что-то в будущем? Что-то такое, ради чего стоит жить и страдать?

…Можно сегодня идти по следам Нансена, листая страницу за страницей его енисейские дневники, и сравнивать, что было и что стало.

Запись 24 августа 1913 года: пустынный и безлюдный остров Диксон, непуганые песцы и олени. Теперь на Диксоне — порт, центр морских операций, большой поселок на стыке Северного морского пути и енисейской транспортной трассы.

5 сентября, село Дудинка: запись о том, что в девяноста километрах от села есть богатые залежи угля, к правильной разработке которых еще не приступили. Теперь Дудинка — город, центр процветающего Таймырского национального округа бывших «инородцев», и железная дорога связывает его с промышленными гигантами Норильска, построенными на базе тех месторождений, которые заинтересовали Нансена.

7 сентября: запись упоминает о низких скалистых кряжах, возвышающихся против села Игарского. Морские корабли под флагами многих стран мира приходят теперь за сибирским лесом в морской порт Игарку.

Так можно идти по Енисею день за днем, километр за километром, убеждаясь: если что на великой сибирской реке и осталось неизменным с тех пор, как здесь побывал Нансен, так это бледное северное небо да бескрайность водных просторов. Но уже и водных просторов коснулись перемены, уже разлилось новое море за гигантской плотиной Красноярской ГЭС, а его регулирующее влияние прослеживается далеко вниз по реке.

Право, «тривиальность» и «Сибирь» — понятия несовместимые! Да, охотники переселились из шалашей в стандартные домики, однако новое их жилище по-прежнему окружено зеленым таежным океаном. Он отступил перед пашней, вчерашняя целина желтеет спелой пшеницей по увалам, но тайгу не свели на нет, от нее берут лишь столько, сколько нужно. Правда, нужно много — и крупнейшие в стране лесные комбинаты поднимаются на берегах Енисея.

Если попытаться нарисовать обобщенный пейзаж енисейских берегов сегодня, полвека спустя после путешествия Нансена, то главным в нем будут приметы индустриального края. Плывешь меж скалистых круч, кажется сохранившихся в первозданной дикости со времен Ермака, и вдруг за поворотом — провода над рекой, мачты, высоковольтной линии, рудный карьер, пыль над минскими самосвалами и белый пассажирский дизель-электроход, принимающий у дебаркадера пассажиров, жителей заводского поселка, который еще не успели нанести на карту…