Все мы - открыватели... - [42]

Распрощавшись с торжествующим Лидом, Нансен с остальными спутниками на маленьком суденышке «Омуль» отправился дальше вверх по реке, к Енисейску, чтобы там пересесть в тарантасы и по тракту добраться до Красноярска.

Что же особенно интересует Нансена во время длительного плавания по Енисею?

Не проблемы судоходства, не особенности великой реки, даже не богатства Сибири, хотя им путешественник уделяет много места в рассказе о «стране будущего». Нансен пишет: «В предпринятом мною путешествии меня больше всего привлекала возможность поближе познакомиться с сибирскими инородцами».

Этот интерес глубок и целенаправлен. Нетрудно проследить, что при поездке по Сибири Нансен старательно накапливает наблюдения, дополняющие те, которые он сделал много лет назад, живя среди эскимосов Гренландии. Признаваясь в том, что «первобытные народы» всегда сильно интересовали его, он не ограничивается сбором этнографического материала, выходит за рамки лингвистики и антропологии. Мы найдем, например, в путевых енисейских очерках Нансена написанные с большим знанием дела рассуждения о происхождении северных народов, о их прародине. Вся же сумма наблюдений возвращает Нансена к мысли, высказанной им еще после гренландской экспедиции: малокультурные, с точки зрения европейцев, народы сильно страдают и вырождаются от соприкосновения с европейской цивилизацией; европейская цивилизация не может дать таким народам что-либо ценное, напротив, она прививает им потребности и привычки, которые трудно удовлетворить при их образе жизни.

Это положение, сформулированное Нансеном, было лишь частью его более общих критических оценок цивилизации капиталистической Европы. Он путешествовал по Енисею в канун первой мировой войны, книгу о поездке в Сибирь написал в первые военные месяцы и уже тогда, в октябре 1914 года, пришел к выводу, что война «может привести к полной переоценке жизненных ценностей и принудить старую Европу к составлению нового баланса, о котором мы пока еще не имеем понятия».

Записи Нансена, посвященные положению малых народов Сибири в канун революции, — ценнейшее свидетельство очевидца. Он обвиняет царское правительство, которое, взимая с кочевников высокие подати, решительно ничего не дает «инородцам»: ни школ, ни врачей, ни дорог. Он видит, что настоящие владыки на севере — «Тит Титычи», бессовестно обманывавшие доверчивых обитателей тундры. Впрочем, это не показалось Нансену чем-то новым или неожиданным. Он замечает, что отношения между сибирскими «инородцами» и местными купцами весьма напоминают те, что были в Северной Норвегии между рыбаками и скупщиками рыбы.

Нансену много рассказывали о бесчинстве енисейских богатеев, чувствовавших себя маленькими царьками. Один из них, например, рыскал с бандой головорезов по становищам охотников и забирал всю пушнину по грошовой цене, которую назначал сам. У тех, кто сопротивлялся, головорезы попросту отбирали все, что им попадало под руку.

В селе Сумарокове Нансен застал ярмарку. Простодушные таежные охотники приплыли сюда на лодках, чтобы продать пушнину. Местный купец прежде всего напоил их водкой: пьяного легче обмануть.

— Сколько ты должен купцу? — спросили у одного из охотников-кетов.

— Однако, пятьсот рублей, — равнодушно ответил тот.

Не все ли равно, пятьсот или тысячу, или десять тысяч, когда рубль — и то целое сокровище для этого бедняка? Сам шаман, почитаемый колдун кетов, согласился за несколько рублей показать свое колдовство. Убедившись, что деньги не фальшивые, он сунул их в карман (Нансен замечает по этому поводу, что духовенство всех народов и всех времен знало и знает цену звонкой монеты), потом забормотал заклинания и затрясся. Голос его был дик и пронзителен. В общем, это был большой комедиант. Но кеты верили своим шаманам и лечились у них от всех болезней.

Глубоко сочувствуя «инородцам», Нансен отмечает их высокие нравственные качества. По его мнению, ненцы — развитой народ и в умственном отношении стоят не ниже русского крестьянина. Они гордятся собственной кочевой культурой, ценят вольную жизнь в тундре, где все им знакомо, где в борьбе с суровой природой коренной житель севера выходит победителем.

Проникновенные строки посвящены Нансеном и русскому населению Сибири. Он находит, что многие сибиряки «поражают своим сходством со скандинавами», в особенности с типичными норвежскими рыбаками и крестьянами. Его приятно удивляет приветливость и радушие людей, с которыми ему приходилось встречаться хотя бы мимолетно на заезжих дворах по дороге из Енисейска в Красноярск. Эти люди, конечно, ничего не знали о том, кто их гость, и видели в нем лишь странствующего пожилого человека, спешащего куда-то по своим делам.

…28 сентября 1913 года Нансена восторженно встретил Красноярск, и норвежец поселился в доме купца Гадалова. Этот дом и по сей день сохраняется в неприкосновенности на углу улиц Маркса и Парижской коммуны.

* * *

В разные годы мне довелось несколько раз пройти путем Нансена от Диксона до Красноярска.

В книге «Енисей, река сибирская» я попытался рассказать о переменах на енисейских берегах. За последние годы той же водной дорогой путешествовали многие тысячи туристов. Теперь это совсем просто. Трехпалубные теплоходы с комфортом доставляют желающих туда, куда во времена знакомства Нансена с Сибирью добирались лишь экспедиции.