Все мои братья - [36]

Удивительное совпадение: будучи раненными, курсант и его отец лечились в одном госпитале — на Фонтанке, 99. Лечились, но так ни разу и не встретились. Много позже узнал Даниил Чепля, что отец его в боях за Ленинград был четырежды ранен и что последнее ранение, полученное им за два месяца до окончания войны, оказалось смертельным…

Много наших товарищей похоронили мы и в ту ночь на первое сентября 1941 года. Посылая проклятия врагу, предавали курсанты земле тела погибших. Накрапывал нудный осенний дождик. Дрожа от холода и от недавнего перенапряжения, я стояла на краю братской могилы. Слезы мешали мне видеть что-либо. Когда шуршание земли и звон лопат стихли, наступила гнетущая тишина. Лишь над нашими головами шумели верхушки сосен.

Так закончились мои четырнадцатые фронтовые сутки.

«УЗНАЙ ЖЕ МЕНЯ, УЗНАЙ!..»

В конце 1971 года в составе большой группы ветеранов Великой Отечественной войны я ехала в Югославию. Не успел наш поезд остановиться на станции Чоп, как появились пограничники и работники таможни.

— Где тут Вера Михайловна Фелисова? — громко спросил один из них. Это удивило моих спутников. Но мне вопрос был понятен: значит, письмо, которое я недавно послала, нашло адресата. Еще больше удивились окружающие тому, как тепло встретил меня сотрудник таможни.

А потом настала очередь удивляться мне. Неожиданно я оказалась в объятиях еще одного человека, показавшегося мне незнакомым.

— Ну, узнай же меня, узнай!.. Ведь мы вместе с тобой били фашистов в сорок первом! — радостно кричал он.

В конце концов я узнала его. Это был наш петергофец, ворошиловец. Я ожидала встретить одного, а к поезду пришли сразу два разыскиваемых мною бывших курсанта. Мы глядели друг на друга широко раскрытыми глазами, и в нашем воображении возникали незабываемые картины первой военной осени.

Мы не видели друг друга более тридцати лет. Но этот внушительный отрезок времени, насыщенный для каждого из нас многими большими и малыми событиями, не смог стереть в нашей памяти дней суровой борьбы с фашистскими захватчиками.

Передо мной стояли почтенные пожилые люди, отцы семейств. А мне виделись молодые, крепкие парни, удивлявшие всех своей смелостью и ратным умением.

Вот он, Николай Григорьевич Тимошко, ныне работник таможни, а в сорок первом курсант второй роты, которой командовал лейтенант Семин. Обладай я способностями художника, мне ничего не стоило бы по памяти нарисовать портрет курсанта Тимошко. Зеленая фуражка лихо сдвинута к правому уху. На плече автомат, на поясе гранаты. Загорелое юное лицо. Губы упрямо сомкнуты, в прищуренных глазах хитринка. Много перевидали эти глаза. Твердо держали оружие эти сильные руки. Пули, выпущенные по врагу Николаем Тимошко, метко били в цель. Его штыковой удар был неотразим.

Под стать Николаю был курсант первой роты Андрей Константинович Шовкопляс. Коренастый, ладно сложенный молодец, он накануне Великой Отечественной успел повоевать с белофиннами. К мнению Андрея в батальоне прислушивались не только курсанты, но и командиры. Все старались попасть в разведку вместе с ним…

Мои фронтовые друзья засыпают меня вопросами.

— А не имеешь ли ты, Вера, каких-либо сведений о Владимире Селиверстове?..

— Помнишь, как мы нашли его под Ирогощей?..

— Герой был парень!..

— Где он сейчас?..

— Вы разве не знаете, ребята?.. Правда, и я узнала только недавно… Погиб Володя в сорок третьем году, выручая из беды товарища…

Николай и Андрей помолчали.

— А помните, как мы после боя ходили в разведку к Ирогоще?..

— Как же не помнить…

Шовкопляс оживился.

— Не хотели нас туда пускать после всего, что было…

— Да, начальник штаба капитан Петраков и слышать об этом не хотел.

— Он больше всего заботился тогда об окопах, ходах сообщения, об огневых точках на новом рубеже обороны, в районе Копорья и Новоселок…

— Помог нам капитан Левин… Пусть, говорит, на всякий случай сходят. Мало ли что замышляет противник!..

— А помните, как он всегда инструктировал нас, отправляя в разведку?..

— Да, как сейчас слышу его строгий наказ: самим видеть все, ничем не обнаруживать себя!..

— Кажется, мы неплохо выполнили в тот раз боевое задание…

Перебивая друг друга, мы со всеми подробностями восстанавливали в памяти этот эпизод. Как выдвигались к цели, ползя по высокой траве. Как достигли Ирогощи, сделав большой крюк левее деревни Заринской. Как под охраной дозоров, возглавляемых Алексеем Прохоровым и Николаем Деркачом, вновь прошли по местам недавнего боя. Как установили, что фашисты продолжают оставаться за рекой Ламохой. Как, захватив вещевые мешки и шинельные скатки, оставленные в лесу еще перед боем, решили было возвращаться, а потом, проходя по околице Ирогощи, вдруг услышали лошадиное ржание. Это насторожило нас — ведь деревня только что была пуста.

Командир немедленно выслал дополнительные дозоры, и скоро мы узнали, что в Ирогощу по лесной дороге только что вошло какое-то подразделение противника. Похоже было, что офицеры и солдаты этого подразделения не знали о грозной баталии, которая недавно здесь отгремела, или, может быть, не придавали ей значения. Они вели себя беспечно, группами и в одиночку бродили по деревне. Не было часовых. Видимо, подразделение совершило длительный марш и гитлеровские вояки порядком устали. На самом краю деревни была затоплена баня. Солдаты тащили в нее из домов корыта и тазы.