Все мои братья - [35]

Вражеские автоматчики, наверное, могли бы сломить сопротивление горстки раненых, если бы на помощь им не пришли Вадим Авакян и группа курсантов, которую он возглавлял. На лесной опушке разгорелась скоротечная ожесточенная схватка.

Старший военфельдшер Найвельт и я добрались до опушки, когда эта схватка уже закончилась. Курсанты Авакян и Петросянц, возбужденные боем, на родном языке, что называется, отводили душу. На чем свет стоит крыли гитлеровцев остальные участники стычки. Раненые благодарили своих спасителей.

— Вовремя пришли, ребята… Опоздай вы на минуту-другую, не удержаться бы нам…

Там, под Ирогощей, погиб Пайлак Захарян. Едва залечив рану, полученную в районе Большого Жабина и Волгова, он снова вместе со всеми пошел в бой и сражался с прежней энергией, презирая опасность. Пайлак был еще несколько раз ранен. Его гимнастерка пропиталась кровью. Зеленая фуражка была продырявлена пулями. Последняя пуля ударила Пайлака прямо в сердце в тот момент, когда он швырнул гранату. Он швырнул ее и, как бы остерегаясь осколков, упал. Его боевые товарищи побежали вперед, думая, что Захарян последует за ними. Но он больше не поднялся.

Я подползла к Пайлаку. Сраженный наповал, он лежал на руках, словно бы готовясь встать.

Как сейчас вижу выражение горя и ярости в глазах курсантов Алексея Парамонова Ивана Ежова, Александра Челюбеева, Николая Грибанова, Петра Меньщинова и Ивана Пелиха, увидевших, что их друг погиб. С новой силой обрушились они в ту минуту на противника. За оставшимися на поле боя вражескими машинами укрывались гитлеровцы, стрелявшие в спину нашим ребятам, прорвавшимся вперед. Алексей Парамонов и его боевые друзья навязали этой группе гитлеровцев, действовавших из засады, рукопашный бой. В ход пошли штыки и приклады. До сих пор помню, как исказилась от страха физиономия одного из фашистов, когда над ним навис приклад винтовки, поднятой кем-то из курсантов. Я была возле безжизненного тела Пайлака Захаряна, поблизости от машины, и видела все, что там произошло…

Схватка была недолгой. Затем Парамонов и курсанты, действовавшие вместе с ним, поспешили к реке Ламохе.

Противник вел ожесточенный минометный огонь. В какой-то момент как подкошенный упал Иван Ежов. Раненный минными осколками Александр Челюбеев по инерции пробежал еще несколько шагов, а затем зашатался и рухнул на землю. Очередной взрыв опрокинул Ивана Пелиха.

— Верушка, выручай! — успел прокричать мне на ходу Алексей Парамонов.

Я перетащила Ежова, Челюбеева и Пелиха в небольшую выемку, куда не залетали пули и осколки и где Найвельт оказывал помощь другим раненым. Мы стремились в первую очередь облегчить страдания самых тяжелых. Главной задачей было остановить кровотечение. Раненые сами помогали нам кто как мог. Работа кипела. Я накладывала шины, бинтовала головы, руки, ноги. Бинтовала и вдруг обнаружила, что использован последний перевязочный пакет.

Стало страшно: как быть? Ребята терпеливо ждали своей очереди на перевязку. Неужели мы, вытащив их в относительно безопасное место, позволим раненым здесь погибнуть?

Я беспомощно оглянулась. Старший военфельдшер Найвельт вопросительно смотрел на меня. Он был, как и я, перемазан кровью.

— Абрам Давыдович…

Найвельт подошел ко мне.

— Осмотрим трупы немцев, — тихо сказал он. — Возможно, найдем индивидуальные пакеты, какие-нибудь другие перевязочные средства… С нами пойдут Коровин, Сельницын, Стерхов, Дудин…

Поле боя было усеяно телами погибших вражеских солдат и офицеров. За две фронтовых недели я уже присмотрелась ко всему, и трупы не вызывали у меня прежнего страха. И все же только сознание крайней необходимости вынудило меня, как и Найвельта, как и курсантов, помогавших нам, рыться в ранцах и карманах убитых.

Вскоре за пазухой у меня было множество индивидуальных перевязочных пакетов, и я поспешила к раненым. Найвельт опередил меня. Он был уже на месте. В глубокой темноте мы заканчивали перевязки. Заканчивался и победный для нас бой против фашистских захватчиков под деревней Ирогощей…

Помнится, многие курсанты после этого боя были отмечены командиром батальона как храбрые и искусные воины. О некоторых из них я уже упомянула здесь. Хотелось бы назвать также фамилии курсантов Абросимова, Пудовкина, Артамонова, Лелюка, Саламатова, Третьякова, Уварова, Чепли, Лопатина, Беляева, Сабаева, Пашинина, Кошелева, Лабзина, Полякова, Селюха, Никитченко, Сироткина, Горбатенко, Дмитриева, Морозова, Шапоренко, Дроздова, Ефремова.

Одного из них, курсанта Даниила Чеплю, я видела в рукопашной схватке. Рука об руку с ним сражались Иван Хандрыко, Евгений Кезиков, Александр Соловьев, Виктор Виноградов, Владимир Мужчинин, Петр Меньщиков, Николай Еремин и Михаил Терешкин. Получилось так, что патроны у ребят кончились, и им ничего не осталось, как пустить в ход штыки и приклады. Чепля наносил удары прикладом с такой силой, что каски раскалывались на головах фашистских вояк.

Мне рассказывали позже, что незадолго перед боем Даниил Чепля получил письмо от отца. Тот воевал в составе одной из частей на том же участка фронта, что и мы. Наш курсантский батальон шел на помощь этой части. И должно быть, мысль о том, что он помогает отцу, не оставляла в бою Даниила Чеплю.