— Ох, и крут же вы, господин преторианец! — заговорил он сбивчиво. — Не зря на место покойного Матса поставили. Бывало, только придет в деревню, все в ноги падают! Да как не упасть, когда одному жилы от паха до пяток вырвет, а другому распорет брюхо и… Дальше Ян слушать не стал. Сжав пальцы в кулак, он с размахом ударил сержанта в челюсть. Металлические пластины разорвали его губы и рассекли кожу, и Бьорн замолчал, закашлялся кровью, сплевывая ее на землю и собственную гимнастерку, но не сделал попытке вытереть рот. Только, прокашлявшись, начал повторять как заведенный:
— Слушаюсь, господин преторианец. Благодарю, господин преторианец…
— Людей убить, — повторил Ян, глядя поверх него, туда, где над черными крышами закручивались черные дымные кольца. — Деревню сжечь.
Будет урок. Затем развернулся и пошел обратно к вертолету, не глядя по сторонам, не слушая разрывающие воздух людские крики. Пилот, кажется, спал. Но при виде начальника подскочил и уставился на него испуганными глазами.
— Прочь, — приказал ему Ян. И пилот не стал спорить. Знал — под горячую руку Дарского офицера лучше не попадаться. Тогда Ян прыгнул в освободившееся кресло, и гул раскручивающихся лопастей перекрыл гудение огня и вой, поднявшийся над деревней. Потом весь мир провалилась вниз, и не осталось ничего — ни земли, ни крыш, ни черного дыма. Только серая пелена вокруг, только ветер, что врывался в открытое окно и пробирал до костей. Должно быть, в Улье поднимется знатный переполох.
Должно быть, по возвращении его будет ждать неприятный разговор с Королевой, и, возможно, наказание или даже разжалование.
Но Ян не хотел сейчас думать об этом, он не чувствовал холода и не смотрел вниз, а только вперед — там, над траурной лентой леса, пробиваясь сквозь молочную пелену облаков, отсвечивало червонным золотом заходящее солнце.
Это было непривычно и странно — солнечные сполохи в его вечно сером и неуютном мире. И на ум тотчас пришли слова юродивой: «пока есть свет, есть и надежда…»
Сердце снова кольнуло фантомной болью.
Ян стиснул зубы и отклонил вертолет в сторону, пока медная полоса не исчезла из поля зрения и не осталась далеко позади. Вот тогда, ввинчиваясь в темнеющее северное небо, Ян почувствовал, как на душе у него становится легче.
Гораздо легче.
