Всё есть - [36]

Шрифт
Интервал

— Мне?

— Тебе.


[К столу подошел повар. Начал расставлять заказанное. Блюда (мясо), тарелки, соусницы (клюква, хрен, брусника, маринованная свекла), мисочки (зеленушки, корнишоны, сладкий перец — зеленый, желтый и красный, каперсы, маленькие маринованные патиссоны, маленькие маринованные луковички), корзинка с хлебом (белый и ржаной), масло, приборы, стопочки (пустые). «Что будешь пить? — спросил у Янека. — Что Мачек, я знаю».]


— Воду без газа. Нет горцицы.

— Какой?

— Самой злой.


[Ели молча. Первым заговорил Янек.]


— Копценая рулька?

— Вроде бы цимес.


[Очередная порция тишины. Опять Янек.]


— Цимес. Я буду писать.

— Ты говорил, что хрень получается.

— Говорил. Есть одна идея. Буду писать наоборот.

— То есть?

— Я знаю, как я писал, когда полуцалась хрень. Какие употреблял слова. Буду искать другие.

— Например?

— Например: проснулся бодрый — хрень, проснулся усталый — не хрень.

— Хмм.

— Уз поверь. Я переписал таким способом короткий рассказ. Зуткую хрень. А новый хоросый. На удивление хоросый. Про пса.

— Моего?

— Моего.


[Повар принес воду и горчицу.]


— У тебя есть собака?

— Была. Сдохла. Первый вариант был смесной, новый полуцился грустный. Правдивый. Я пропитал Затопеку. Он всплакнул.

— Янек? Ты хочешь сказать, что если переделать грустное, получится смешное?

— Так полуцается.

— Прости. Не пройдет.

— Увидис. Я прав.

— Что ж, твоя идея. По мне — так себе. Ну как рулька?

— Потрясаюсцая.

— Как бы ты это записал?

— Сто потрясаюсцая. Сразу.

— Ага, без переделок.

— Вот именно. Копценая рулька была потрясаюсце вкусная, незная и ароматная. Хоросая фраза. Правдивая.

— Чего-то я все-таки не понимаю.

— Валяй.

— Почему раньше у тебя получалась хрень?

— Я писал неправду. Копценая рулька была зылистая и копценым дазе не пахла. Цепуха.

— Хмм. Ты писал наоборот?

— Вот именно. Думал, так оригинальнее. Фиг-то. Дурак был. Но теперь я знаю. Дазе не буду переделывать старое. Сразу буду писать хоросо. Просце простого.

— Браво.

— Издеваесся?

— Нет. Ну, чуточку. А читать?

— Мало есце процел. Пропуски, пробелы. Я говорил. Книги разные, такие, сякие. Правдивые и неправдивые. Цувствуес с первой строки.

— Говорил. Теперь у тебя будет много времени и много книг. С чего начнешь?

— Не понял.

— Писать.

— А. Детектив. Дело происходит в среде производителей кауцука. Компьютер оставляес?

— В том числе. Я же говорил, только мелочи.

— Мацек?

— Да.

— А поцта?

— Приходят только книги. Открывай. Читай, не читай, листай.


[Ели. Запивали. Янек развивал идею. Приводил примеры. Одни интересные, другие не очень. Все больше распалялся. Ба, просто полыхал. Прошло добрых четыре часа, прежде чем вышли на дорогу перед вторым баром. (Много машин.)]


— Приходи завтра утром. Я хочу уехать в полдень.

— Хоросо. Приду. Мозно привести Пуску?

— Все можно. Кстати, ты в очередной раз меня удивил.

— Со знаком плюс?

— Разве это важно? Удивил и точка. До завтра. Держись.

— Ты дерзись, Мацек.


[Попрощались. Янек пошел налево — в сторону костела. Очень сильно размахивая руками. С минуту смотрел ему вслед и пошел направо — к дому. Медленно. Очень медленно. Прошел мимо приоткрытой калитки. По обочине со стороны моста приближался старик с рюкзаком. Разминулись на уровне резиденции Богатея. Пройдя несколько шагов, обернулся. Старик тоже. Легонько кивнули друг другу и пошли каждый в свою сторону. Сел на берегу. Закурил. На станции лаяла собака. «Собака лает, река уносит», — подумал. Высоко, очень высоко над головой кружил вертолет. По железнодорожному мосту промчался поезд, а по автодорожному тянулась вереница машин. Воскресенье. Просидел на берегу минут двадцать. Ну, от силы двадцать пять. Когда подходил к калитке, с удивлением увидел, что она захлопнута. Открыл. Вошел. Сел на скамейку под кухонным окном. Вытянул ноги. Заснул? Задремал?]


— Спишь?


[Открыл глаза. На крыльце стоял Ветеринар. В правой руке держал блестящий алюминиевый чемоданчик. Сбоку красовался красный крест.]


— О. Привет. Нет. Дремал.

— Где Пес?

— В доме.


[Нетронутые мисочки. Подошел к креслу. Приподнял одеяльце. Пес лежал на боку. Очень спокойный. Тронул ладонью нос. Холодный и сухой.]


— Кажется, лучше. Я сварю кофе.


[Ветеринар поставил чемоданчик на пол и наклонился над Псом.]


— Мачек. Погоди.

— Что?

— Пес неживой.

— Что ты сказал?

— Неживой. Это случилось буквально десять-пятнадцать минут назад.

— Откуда ты знаешь?

— Теплый и мягкий.

— Нет. Не может быть.

— Я знаю. Вижу.

— Да. Прости. Почему?

— Не знаю. Вскрытие?

— Нет. Кофе? Что это изменит? Неживой. Мертвый. Сдох. Скончался. Умер.

— Нет. Ты прав. Я пойду. Очень тебе сочувствую.

— Да. Спасибо.


[Ветеринар ушел. «Даже не открыл чемоданчик», — сказал вслух. Снял с кресла одеяльце. Встряхнул и разложил на столе. Расправил. Поднял Пса (мягкий и теплый). Положил на середину клетчатой материи. Погладил. Поправил ухо. Сел в кресло (теплое).]


— Старик, что с тобой? — сказал очень громко.


[Встал через полчаса. Вышел из кухни. Прислонился к косяку. Посмотрел направо, на скамейку. «Да, тут будет лучше всего», — крикнул. Взял заступ. Нет. Слишком длинный. Поставил на место и вернулся в сени. В углу за дверью стояла лопатка, когда-то для угля, теперь ни для чего. Да. Годится. Опустился на колени перед скамейкой. Всадил лопатку в землю. Копал минут пятнадцать. Воткнул лопатку в холмик черной земли. Вошел в ванную (ничем не пахло). Вымыл руки. Не посмотрел в зеркало. Вернулся в кухню и сел в кресло (холодное). Сигарета. Встал, когда стемнело. Зажег свет. Подошел к столу. Завернул Пса (не мягкий, не теплый). Взял сверток (длинный) и отнес в яму под скамейкой. Положил на дно. Вдруг осенило. Пошел в дом за мячиком. Положил рядом с одеяльцем. В изголовье. Едва кончил засыпать, зазвонил телефон. «А, Зося», — подумал.]


Рекомендуем почитать
Восставший разум

Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.


На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Игра на разных барабанах

Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.


Мерседес-Бенц

Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.