Все, что мы хотели - [5]

– Её родители дома? – спросил я.

– Мама да. А папа, кажется, уехал.

– А у Грейс есть комендантский час? – спросил я, уверенный, что есть. Я всего несколько раз видел её мать, но у меня сложилось впечатление, что у этой женщины есть голова на плечах, хотя её решение подарить шестнадцатилетней девчонке новенький джип казалось мне странноватым.

– Есть. Одиннадцать тридцать, – сказала Лила чопорно.

– Одиннадцать тридцать? Она же ещё школьница.

– Ну да. Всем можно приходить домой в одиннадцать тридцать или позже. Кроме меня.

Я не особенно этому поверил, но, тяжело вздохнув, сдался, давно привыкнув проигрывать.

– Ладно. Но чтоб обе были у неё дома ровно в одиннадцать тридцать.

– Спасибо, пап, – сказала она и у самых дверей послала мне воздушный поцелуй, как в детстве. Я сделал вид, что поймал его, и прижал ладонь к щеке – в её детстве я тоже так делал. Но она уже не видела меня. Она смотрела в телефон.

Почему-то я вспоминал лишь этот воздушный поцелуй, когда вернулся домой в час тридцать, вынул из холодильника кружку, налил себе «Миллера» и подогрел позавчерашнего цыплёнка тетраццини[4]. Получив этот поцелуй, больше я за весь вечер не дождался от Лилы ничего – ни звонка, ни смс. Не то чтобы такое поведение было ей несвойственно, особенно когда я работал допоздна, но всё-таки я волновался. Хотя и не задумывался о чём-то трагичном, просто нервничал, что её кто-то совратил.

Несколько минут спустя мобильник зазвонил. Лила. Чувствуя облегчение и вместе с тем по-прежнему беспокоясь, я спросил:

– Всё хорошо?

Повисла тишина, а потом я услышал голос её подружки:

– Мистер Вольп, это Грейс.

– Грейс? А где Лила? С ней всё в порядке? – Я внезапно запаниковал и зачем-то представил дочь в машине «Скорой помощи».

– Да, да. Она здесь. Со мной. У меня дома.

– Ей плохо? – Я не мог представить себе другой причины, по которой Лила сама не позвонила бы мне.

– Нет. Ну… не в этом смысле.

– В каком не в этом смысле, Грейс? Позови Лилу к телефону. Сейчас же.

– Это… я не могу, мистер Вольп. Она не может… говорить…

– Почему не может? – Нервничая всё больше, я встал и принялся расхаживать взад-вперёд по кухне.

– Ну, это… – начала Грейс. – Она… немного того.

Я остановился и стал натягивать ботинки.

– Что происходит? Она что-то приняла?

– Нет, мистер Вольп, Лила не употребляет наркотики, – сказала Грейс серьёзным тоном, который немного меня успокоил.

– Твоя мама дома?

– Ну, это… нет, мистер Вольп. Она ушла на благотворительный вечер… но скоро придёт. – Грейс продолжала болтать какую-то чушь о светской жизни своей мамаши, но я её оборвал:

– Чёрт возьми, Грейс! Ты можешь объяснить мне, что происходит?

– Ну, хорошо… Лила немного выпила… ну, то есть вот совсем немного… она выпила чуть-чуть вина и, ну, один коктейль… на вечеринке, куда мы пошли, когда доделали домашку. Она просто ничего не ела, думаю, вот поэтому и…

– Она в сознании? – спросил я. Сердце бешено заколотилось при мысли, что Грейс болтает со мной, вместо того чтобы набрать 911.

– Да, да. Она не в отключке. Просто… никак не придёт в себя, и я волнуюсь, и вот решила вам позвонить. Но честно, она не употребляет наркотики и даже обычно не пьёт… ну, насколько я знаю… но я просто отошла ненадолго. Вот честно, совсем ненадолго…

– Так, всё, я еду к вам. – Схватив ключи, я пытался вспомнить, где находится дом Грейс. Я помнил, что в Бель Мид, где жили почти все ученики Виндзорской академии, но я давным-давно подвозил туда Лилу и уже забыл. – Пришли мне эсэмэской свой адрес, Грейс.

– Хорошо, мистер Вольп, – сказала она и вновь принялась бессвязно каяться и опровергать. Где-то между дверью подъезда и машиной я сбросил звонок и побежал.

Привезя домой Лилу в полубессознательном состоянии, загуглив симптомы алкогольного отравления и пообщавшись по телефону с педиатром, я пришёл к выводу, что моей дочери не угрожает смертельная опасность. Она просто напилась, как все глупые подростки. Поэтому мне не оставалось ничего, как только сидеть рядом с ней на кафельном полу туалета и слушать, как она стонет, плачет и без конца повторяет «пап, мне так стыдно, так стыдно». Пару раз она даже назвала меня папочкой – прежде она всегда ко мне так обращалась, но пару лет назад это слово вылетело из её лексикона.

Конечно, она была в том платье, которое я запретил ей надевать, и конечно, её глаза были в чёрных кругах, как у панды. Я не стал читать ей нотаций, понимая, что она всё равно сейчас их не услышит. Я задал ей несколько вопросов, надеясь, что алкоголь подействует на неё как сыворотка правды и я узнаю достаточно информации, чтобы утром устроить ей экзамен.

Наш диалог был весьма предсказуем, в таком духе:

– Ты принимала наркотики?

– Нет.

– Ты выпила?

– Да.

– Сколько?

– Чуть-чуть.

– Где вы были?

– На вечеринке.

– У кого?

– У парня… его зовут Бью.

– Он тоже из Виндзора?

– Да.

– Что случилось?

– Не помню.

И больше я ничего не добился. Может, она в самом деле ничего не помнила, а может, говорила мне, что ничего не помнила, но всё, что мне осталось – заполнять пробелы различными неприятными фантазиями. Периодически она плелась в туалет, где её рвало, а я держал её волосы. Когда в её желудке ничего не осталось, я дал ей воды и тайленола