Время тигра - [62]
– Но мы правда не можем…
– Это страшно любезно, по…
– Вы всегда говорили, что хотите вернуться домой, открыть школу, паб, еще чего-нибудь. Ну, вот вам шанс. Что такое для меня тридцать пять тысяч?
– Страшно мило, – сказала Фенелла, – но на самом деле…
– Не думаю, будто она сейчас хочет ехать домой, – сказал Краббе. – Здесь хочет остаться.
– Да, – сказала Фенелла. – Хочу здесь остаться.
– Ну, деньги все равно возьмите, – сказал Нэбби Адамс. – Замечательно, черт побери, можете их профукать. – И в ужасе замер. – Я не хотел, честно, просто как бы вылетело, миссис Краббе, честно, простите, правда.
– An хуч караб болта, – сказал Алладад-хан.
– И скажу кое-что похуже, черт побери, если будешь меня одергивать, – сказал Нэбби Адамс. – Заважничал, как получил три нашивки. – И произнес длинную речь на урду. Алладад-хан индифферентно обрабатывал куриную ногу.
Они пили и ели.
– Сочельник, – сказал Нэбби Адамс. – Я обычно качал распроклятый орган для колядок, вечно чуть не описаешься… – И застыл в ужасе.
– Ну а как еще можно сказать? – быстро вставил Краббе.
– Точно, – сказал Нэбби Адамс с серьезной теплотой. – Как еще можно сказать? В любом случае, одна особенно нравилась, больше псал, чем рождественская колядка. – Откашлялся, прочистил горло и запел замогильным басом:
Фенелла заплакала, и Алладад-хан произнес на ворчливом урду серьезное озабоченное заявление.
– Извиняюсь, миссис Краббе, знаю, голос у меня не особенный, а вы музыкальная, и все такое, только я не думал, что заставлю вас плакать, честно.
Выпивали; вечер лился пузырящимся длинным потоком, пенистым пивом, ароматным спиртным; Алладад-хан пел по-пенджабски охотничью песню, серьезно обращался к супругам Краббе на урду, супруги Краббе обращались к Нэбби Адамсу по-малайски, Рождество начинало больше смахивать на Пятидесятницу, пустые бутылки громоздились Вавилонской башней.
Наконец Нэбби Адамс взглянул на плантаторское кресло на веранде и сказал:
– Всего пять минут.
Алладад-хан тихо пел про себя с остекленевшим взглядом, с бутылкой шерри в руке. Краббе запел контрапунктом, звучно, серьезно:
Алладад-хан позволил ему петь самому по себе, побледнел под теплым коричневым, метнулся в уборную. Фенелла плакала и плакала.
– Всю душу, – сонно сказал Нэбби Адамс. Потом мягко захрапел, собака, бряцая, искала блох под плантаторским креслом, еще не ведая о своем переезде в Индию.
Фенелла всхлипнула. Краббе обнял ее и утешил. Потом прозвучала полночь на часах полузатопленной башни. Над остатками еды, выпитыми бутылками, писком насекомых, оружейной стрельбой, храпом, позывами рвоты он пожелал ей счастливого Рождества.
Словарик
Ада байк – все в порядке; у меня все хорошо, спасибо (малайск.).
Ама – нянька; служанка (малайск.).
An хуч караб болта – нехорошие слова говоришь (урду).
Amman – лачуга из пальмовых листьев (малайск.).
Ачча – верно; отлично; прекрасно (урду).
Байк-ла – очень хорошо (малайск.).
Байт – вид одежды, туника, кофта (малайск.).
Баранг – имущество, багаж, в целом вещи (малайск.).
Билялъ – муэдзин; служитель в мечети, призывающий к молитве (араб.).
Бинт – женщина (араб.).
Вакту – время молитвы, одно из пяти за день (араб.).
Вайянг кулит – яванский театр теней.
Ванъ – деньги (малайск.).
Налам – в (предлог) (малайск.).
Джамбан – уборная (малайск.).
Дуа – два (малайск.).
Дхоби – стирка, прачка (урду).
Дхоти – одежда индусов, кусок ткани, обернутый вокруг тела (урду).
Дьям – тише; заткнись (малайск.).
Икай мера – малайская рыба (букв.: красная рыба) (малайск.).
Иту чантек – мило, прелестно (малайск.).
Кампонг – деревня (малайск.).
Кедай – лавка, магазин (тамил.).
Кира – счет (малайск.).
Куали – жаровня, сковорода (малайск.).
Куки – повар (малайск. от англ. кок).
Лаук – продукты (рыба, мясо и пр.), которые подаются с рисом (малайск.).
Лима – пять (малайск.).
Лобанг – дыра (малайск.).
Маалум-ла – знаешь; видишь; вот так (малайск. от араб.).
Малам – вечер, ночь (малайск.).
Макан – есть; пища (малайск.).
Макан малам ини – ужин (малайск.).
Макан суда съяп – кушать подано (малайск.).
Мердека – свобода, освобождение. Боевой клич Национальной Организации Объединенной Малайи (малайск. от санскр.).
Ми – вид макарон (кит.).
Минта ма'аф – простите, пожалуйста; прошу прощения (малайск. от араб.).
Мисти лулус – надо сдать (экзамены) (малайск.).
Мунши – преподаватель языков (хинди).
H арака – ад (араб.).
Ноня – наименование замужней китаянки (малайск.).
Оранг путе – белый человек, европеец (малайск.).
Паванг – колдун, предсказатель (малайск.).
Паданг – открытое пространство, полоса земли, деревенская лужайка (малайск.).
Пенанггалан – дух-вампир, который представляет собой одну голову и волочащиеся внутренности (малайск.).
Ринггит – доллар (малайск.).
Ронггенг – популярный в Малайе яванский танец (малайск.).
Сайя – я (малайск.).
Сайя тада вань – у меня денег нет (малайск.).
Сайя тида менгерти – я не понимаю (малайск.).
Сама сама – оборот, использующийся в ответ на терима касен (спасибо); и вам того же желаю
«— Ну, что же теперь, а?»Аннотировать «Заводной апельсин» — занятие безнадежное. Произведение, изданное первый раз в 1962 году (на английском языке, разумеется), подтверждает старую истину — «ничто не ново под луной». Посмотрите вокруг — книжке 42 года, а «воз и ныне там». В общем, кто знает — тот знает, и нечего тут рассказывать:)Для людей, читающих «Апельсин» в первый раз (завидую) поясню — странный язык:), используемый героями романа для общения — результат попытки Берждеса смоделировать молодежный сленг абстрактного будущего.
«1984» Джорджа Оруэлла — одна из величайших антиутопий в истории мировой литературы. Именно она вдохновила Энтони Бёрджесса на создание яркой, полемичной и смелой книги «1985». В ее первой — публицистической — части Бёрджесс анализирует роман Оруэлла, прибегая, для большей полноты и многогранности анализа, к самым разным литературным приемам — от «воображаемого интервью» до язвительной пародии. Во второй части, написанной в 1978 году, писатель предлагает собственное видение недалекого будущего. Он описывает государство, где пожарные ведут забастовки, пока город охвачен огнем, где уличные банды в совершенстве знают латынь, но грабят и убивают невинных, где люди становятся заложниками технологий, превращая свою жизнь в пытку…
«Заводной апельсин» — литературный парадокс XX столетия. Продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, на котором говорит рубежное поколение малтшиков и дьевотшек «надсатых», Энтони Берджесс создает роман, признанный классикой современной литературы. Умный, жестокий, харизматичный антигерой Алекс, лидер уличной банды, проповедуя насилие как высокое искусство жизни, как род наслаждения, попадает в железные тиски новейшей государственной программы по перевоспитанию преступников и сам становится жертвой насилия.
Энтони Берджесс — известный английский писатель, автор бестселлера «Заводной апельсин». В романе-фантасмагории «Сумасшедшее семя» он ставит интеллектуальный эксперимент, исследует человеческую природу и возможности развития цивилизации в эпоху чудовищной перенаселенности мира, отказавшегося от войн и от Божественного завета плодиться и размножаться.
«Семя желания» (1962) – антиутопия, в которой Энтони Бёрджесс описывает недалекое будущее, где мир страдает от глобального перенаселения. Здесь поощряется одиночество и отказ от детей. Здесь каннибализм и войны без цели считаются нормой. Автор слишком реалистично описывает хаос, в основе которого – человеческие пороки. И это заставляет читателя задуматься: «Возможно ли сделать идеальным мир, где живут неидеальные люди?..».
Шерлок Холмс, первый в истории — и самый знаменитый — частный детектив, предстал перед читателями более ста двадцати лет назад. Но далеко не все приключения великого сыщика успел описать его гениальный «отец» сэр Артур Конан Дойл.В этой антологии собраны лучшие произведения холмсианы, созданные за последние тридцать лет. И каждое из них — это встреча с невероятным, то есть с тем, во что Холмс всегда категорически отказывался верить. Призраки, проклятия, динозавры, пришельцы и даже злые боги — что ни расследование, то дерзкий вызов его знаменитому профессиональному рационализму.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Молодая женщина, искусствовед, специалист по алтайским наскальным росписям, приезжает в начале 1970-х годов из СССР в Израиль, не зная ни языка, ни еврейской культуры. Как ей удастся стать фактической хозяйкой известной антикварной галереи и знатоком яффского Блошиного рынка? Кем окажется художник, чьи картины попали к ней случайно? Как это будет связано с той частью ее семейной и даже собственной биографии, которую героиню заставили забыть еще в раннем детстве? Чем закончатся ее любовные драмы? Как разгадываются детективные загадки романа и как понимать его мистическую часть, основанную на некоторых направлениях иудаизма? На все эти вопросы вы сумеете найти ответы, только дочитав книгу.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Крушение британского колониального режима в Малайе меняет судьбы четырех белых мужчин, которые не в силах изменить неумолимый ход событий. Крупный чиновник Тол бот утешается неумеренной страстью к еде. Виктор Краббе поглощен чувством вины перед погибшей первой женой и не замечает, как теряет вторую. Юрист Хардман вынужден принять ислам и жениться на богатой вдове-малайке. А священник Лафорг мечтает обратить китайцев в католическую веру.О предыстории судеб англичан Виктора и Фенеллы Краббе рассказано в романе «Время Тигра».
В романе-ностальгии «Восточные постели» повествуется о драматическом взаимопроникновении культур Востока и Запада. Эпоха британской колонизации сменяется тотальным влиянием Америки. Деловые люди загоняют на индустриальные рельсы многоцветный фольклорный мир Малайи. Оказавшись в разломе этого переходного времени, одиночки-идеалисты или гибнут, так и не осуществив своей мечты, как Виктор Краббе, или, как талантливый композитор Роберт Лоо, теряют дар Божий, разменяв его на фальшь одноразовых побрякушек.