Время таяния снегов - [56]

— Туман. Тут где-то близко государственная граница проходит. Союзники союзниками, а туда все-таки попадать неохота.

Плотный туман окутал все вокруг. Даже нос «Касатки» и то едва был виден.

— А те стихи, которые вы читали девушке, ваши? — спросил Ринтын.

— Нет. — Эрмэтэгин помолчал. — Что стихи! Они у меня все равно получаются плохие, намного хуже, чем у других поэтов. А потом это дело нестоящей. Писание стихов плохо действует на человека, расслабляет его волю. Правда, бывают такие дни, что руки сами тянутся к бумаге и карандашу, звучные строки заполняют голову. И нужно иметь большую силу воли, чтобы не поддаться искушению. У меня это все равно что тяга к спиртному… Ты иди поспи.

Утром Эрмэтэгин разбудил ребят громким криком:

— Все наверх! Чистить и драить палубу! Скоро прибываем в Кытрын!

От ночного тумана не осталось и следа. Впереди хорошо был виден Кытрынский мыс. Ветра не было, и море сверкало солнечными бликами.

Вымытая и чистенькая, с трепещущим красным флагом на корме, «Касатка» вошла в Кытрынский залив.

На рейде стоял небольшой белый пароход. Огибая его, ребята прочитали на борту название: «Чукотка». К берегу, к маленькому причалу, куда направил «Касатку» Эрмэтэгин, ошвартовались две большие баржи, груженные лесом, и большой паровой буксир «Водопьянов». Поравнявшись с ним, ребята поняли, какой, в сущности, малой посудиной является их «Касатка», громко именуемая шхуной.

Рядом с «Водопьяновым» она казалась нерпой по сравнению с моржом.

Ошвартовались рядом с баржами и перебросили на причал широкую доску, заменявшую на «Касатке» парадный трап. Попрощавшись с ребятами, Номнаут сошла на берег.

— Хорошая девушка! — не удержался от восхищения Эрмэтэгин и продекламировал ей вслед:

Она сошла на землю не впервые,

Но вкруг ее толпятся в первый раз

Богатыри не те и витязи иные…

48

Бочки с бензином давно были погружены на «Касатку» и крепко принайтованы к палубе, а капитан все не давал команды сниматься с якоря. Каждый день с утра он уходил в райисполком и возвращался оттуда на корабль возбужденный и злой.

Ребята изнывали от безделья. Ринтын бродил по поселку, вспоминая дни, проведенные здесь в пионерском лагере. В первый же день он зашел в райком комсомола и получил членский билет. Билет был как билет — ничего на первый взгляд особенного в нем не было. Но для Ринтына он был особенным. Во-первых, это был его билет, а во-вторых, маленькая темно-серая книжечка с дорогим силуэтом на обложке являлась свидетельством того, что для Ринтына наступила новая пора в жизни: кончилось детство, и приближалось время, когда он должен окончательно решить свою судьбу.

На четвертый день Эрмэтэгин собрал команду в кубрике и серьезным голосом сказал:

— Вот какое дело, ребята. Райисполком предлагает нам взять одну баржу с лесом и отбуксировать ее в Улак. Я пробовал доказывать, что это невозможно. Мы не имеем опыта подобных перевозок. Председатель райисполкома дал телеграмму Татро. И вот какой ответ прислал. — Эрмэтэгин вынул из кармана листок бумаги, пощелкал по нему пальцами и прочитал: — "Предлагаю вам доставить лес в Улак". Вот что он написал: "Предлагаю…" А что мне делать? Дисциплина требует, чтобы я подчинился. Но, с другой стороны, мне просто страшно браться за такое дело, имея неполноценный в смысле несовершеннолетия экипаж. Что вы скажете? Как быть?

Ребята молчали, смущенные своей «неполноценностью». Кроме того, к ним впервые обращались с таким серьезным предложением. Сидевший ближе к капитану Петя, поерзав немного, спросил:

— А как вы сами думаете, товарищ капитан?

Эрмэтэгин посмотрел на него, покачал головой и со вздохом сказал:

— Эх, если бы я сам был волен решать! Одним словом, есть приказ готовиться к выходу. С нами едет секретарь райкома.

Когда «Касатка» уже была готова к выходу в море, баржа с лесом забуксирована и оставалось только дождаться секретаря райкома, на берег пришла Номнаут в сопровождении молоденького русского пограничника. Эрмэтэгин, неодобрительно косясь на пограничника, обрадованно крикнул ей по-чукотски:

— Иди скорей сюда! Вот хорошо, что ты с нами едешь!

Номнаут повернулась лицом к капитану, приветливо улыбнулась и снова занялась разговором с пограничником.

Когда девушка взошла на «Касатку», Эрмэтэгин ни словом не обмолвился с ней и даже не взглянул.

— Капитан наш влюбился, — шепнул Аккай Ринтыну. — Это плохо.

— Почему плохо? — удивился Ринтын.

— Такая примета, — таинственно сообщил Аккай.

— Послушай, — в свою очередь, сказал Пете Ринтын, — Эрмэтэгин влюбился в Номнаут и страдает.

Капитан «Касатки» действительно страдал. Во всяком случае, всем своим видом он старался показать это.

Пришел секретарь райкома. Это был полный круглолицый человек в высоких резиновых сапогах. Когда он поднимался по доске на борт «Касатки», Эрмэтэгин громко проворчал:

— Каждый, будь он маленький или большой начальник, всегда норовит опоздать.

Наконец «Касатка» отчалила и взяла курс на Улак. Был небольшой ветерок, ярко светило солнце, и никому не хотелось сидеть в тесном, душном кубрике. На маленькой площадке, заменявшей на «Касатке» капитанский мостик, собралась вся команда и пассажиры. Стоявший у руля Аккай задевал локтями находившихся рядом — так было тесно.