Время своих войн. Кн. 3-4 - [54]

— Я нечаянно! — сказал Миша смущенно.

Ну, полный беспредел!..

Уважая чужую веру, спиртное не выставляется, да и из съестного ничего такого, что бы могло оскорбить гостей — убрано, спрятано подальше… и позже дает повод кому–то удивиться:

— Смотри–ка, и без водки с салом можно душевно посидеть…

Заметить:

— Восток — дело тонкое…

В ответ пробурчать:

— Где тонко — там и рвется!

Сострить:

— Что душе ближе? Саке, гейши, харакири? Или — водка, бляди, поножовщина?

Согласиться:

— А что? Давайте как–нибудь устроим себе японский день. Слышь, Замполит? Командир — японский городовой, а… Седой — ты будешь наша япона мать! И, кстати, из чего там саке гонится?

— Четыре пьяных са–а–амур–рая! — тянет Петька — Казак, и как не уговаривают, допевает–таки со словами от собственного сочинения на мотив — «зачем ты в наш колхоз приехал» — про то, как один самурай от расстройства чувств решил сделать себе харакири, трое взялись ему помогать, а утром он проснулся и удивлялся почему они зарезанные…

— Промашка вышла! — поясняет Казак.

Петьке заказали пиццу, но утру из всего он сварганил окрошку на родниковой воде, которую охарактеризовал, словно бывалый итальянец: — «охриненно охренисимо!»

— Ну–ка, дыхни! — велит Седой.

— Что ты, Седой, — обижаешь! — говорит Казак и послушно выдыхает на всю комнату.

Криминала не вынюхивают, но Миша спрашивает:

— Когда обедать будем?

— Это после двух баранов? — удивляется Сашка.

— Я не один ел! — напоминает Михаил.

— И что с ним делать?! — восклицает Сашка.

— Что? — спрашивает Миша. — Интересно…

— Сказать? — взвивается Сашка.

— Риторический вопрос–восклицание в ответе не нуждается, — остуживает Сергей — Извилина. — Тем более на эмоциональном уровне.

— Для Миши переведи!

— С ним все ясно, — отмахивается Седой, — а вот ты, Казак, с чего хмельной?

— С мыслей! — честно говорит Петька — Казак… — Жизнь налаживается — тряхнем Европу, вставим ей по самые помидоры!

----

ВВОДНЫЕ:

«Отшельник» — «Альме»

Донесение:

«…одновременно осуществлена встреча с бывшим полевым командиром Денгизского района, который, предположительно в конце 90‑х, пошел на сотрудничество с властью. В чем суть предложений, принял ли он их, выяснить не удалось. Исхожу из предположения, что в предстоящих «играх» он и его люди каким–либо образом будут задействованы. В дополнение к отправленному ранее, могу сообщить, что на территории Прибалтики в ближайшее время будет осуществлена операция прикрытия…»

(конец вводных)

----

Общий стол у иных народов — это полное доверие.

— Кто учил тебя готовить харчо, Денгиз?

— Мама.

— Если я когда–нибудь продам Родину за тарелку супа, это будет харчо! — разглагольствует Петька — Казак. — Но это будет не какое–то дешевое харчо дорогого ресторана! Чтобы купить душу моего желудка, врагу придется украсть твою маму и заставить трудиться на себя.

— Маму не трогай! — предупреждает Денгиз…

Хазария преданность покупала, Россия ею одаривала. Это было большим чем религия.

Ницше как–то назвал религию — гигиеной души. Правда, это касалось буддизма или синтоисткой веры, которым сложно называться Великими Религиями (по крайней мере, с точки зрения европейцев), поскольку они так и не покинули мест своего зарождения, не бросились завоевывать новые плацдармы, а тихо, вроде приливов и отливов, разливались и втягивались обратно, оставляя небольшие лужицы. Христианство и Мусульманство распространялись же вроде пожара, пожирая, как топливо, достаточно терпимые языческие, двигались все дальше и дальше, пока не схлестнулись. Причем, мусульманский пожар, зародившийся позже и в местах, которые до времени не вызывали пристального внимания христиан, занятых поисками собственных «врагов веры», больше соответствовал духу и стремлениям людей, которые позже стали его основой.

Если синтоисткую и буддийские религии можно сравнить с черепахой, христианскую с коровой, то мусульманскую с играющим гепардом. В какую сторону совершит следующий скачок неизвестно и ему самому. Во времена современные, христианская «корова» перестала быть бодливой и едва давала молока, но для гепарда она великовата. Черепаха — вне схватки, надеется пережить всех. Но есть еще одна религия — религия «скорпиона», что все время собственного существования умудряется жалит саму себя. Древняя, чуждая всем остальным, да и принадлежащая лишь тому роду людей, которые к роду людей себя не причисляют… подобно скорпиону жалит и саму себя, может десятки лет казаться мертвой и оживать в благоприятных для себя условиях, захватывая в собственное «охотничье пространство» государства, а то и цивилизации. Каждый раз, до следующего…

— Под одним Богом ходим, хотя не в одного веруем, — говорит Денгиз Сергею.

— Мой бог — воля, но сейчас я неволен в своих поступках, поскольку их диктуют мои Честь и Долг, — отвечает Извилина.

— Честь и Долг хорошие стремена для Воли, — соглашается Денгиз.

В ответ Извилина декламирует: «Когда умрем, то все до одного познаем, что мы не знаем ничего…» сперва на арабском, потом на русском.

— Это — «там», а на земле две веры рядом не уживутся. Все равно, что два меча в одни ножны совать, — говорит Денгиз.

— Зачем совать мечи в ножны? Это время не скорое.