Время собирать виноград - [29]

Однако ему пришлось попридержать свое нетерпение — начался обыск его фаэтона. Раздраженно и непочтительно сунулся солдат внутрь, поднял сиденье и извлек оттуда три огромных чемодана.

— Человек в них спрятаться не может. — Дед совсем потерял уверенность и полез во внутренний карман за кошельком.

— Зато можно перевезти оружие, — равнодушно ответил солдат, но открывать чемоданы не стал.

Остановив фаэтон у беседки, дед велел кучеру внести в дом чемоданы и неузнаваемо тихим голосом — куда девался властный поручик времен первой мировой войны? — спросил, где мой отец. Отец уже торопливо спускался по лестнице, спотыкаясь от спешки и смущения, уже готовый принять присущую случаю раболепную позу, — и едва не потерял равновесия от неожиданности, наткнувшись на протянутую ему руку деда. Он со страхом, осторожно и нерешительно, как что-то колючее и острое, принял эту руку и позволил деду с фальшивой бодростью завершить рукопожатие.

— Вот перебрался к вам на некоторое время, — как можно мягче сказал дед, оглядывая отца с головы до пят, и даже в этот момент он не в состоянии был скрыть неприязнь, сверкнувшую в глазах. — Сейчас мы должны быть вместе, так всем будет легче.

Не проявляя больше интереса к отцу, который медленно бледнел и рассеянно кивал головой, дед подозрительно огляделся вокруг, но не как военачальник, которым он себя считал, а подозрительно и оценивающе, потом громко сплюнул — он все еще бил на эффекты! — и отправился в гостиную на свое обычное место. Тотчас же возле него появились Мичка и Савичка — они знали привычки старика, и, хотя было еще рано, она держала тарелку с салатом, а он бутылку ракии и рюмку. Махнув рукой, он прогнал их обоих и впился глазами в отца, севшего как раз напротив, будто видел его впервые: широкие плечи, мощная шея, грубо высеченная голова, дед смотрел на него, оценивая, раздумывая, а отец вздыхал, тяготился молчанием, не знал, куда деть руки и ноги, и стул под ним непрерывно скрипел.

— Сейчас мы с тобой наедине, — все еще с некоторой нерешительностью заговорил дед, — этот разговор должен остаться между нами…

Если он надеялся таким началом расположить к себе отца, то это только доказывало, как мало дед знает своего зятя. Необходимость сохранить какую-то тайну свекра, наигранная доверительность в его тоне — всего этого было достаточно, чтобы отец испугался даже самой возможности связать себя каким бы то ни было обещанием. В немом бессилии он покачивал головой, а дед воспринял это как знак согласия и продолжал более резко, скрывая за резкостью все то же смущение и нерешительность:

— Я привез немного денег и сберегательные книжки. Нужно спрятать их где-нибудь, лучше всего закопать в землю. Ты лучше меня знаешь питомник, ты можешь выбрать самое подходящее место…

— Ты с ума сошел! — закричал отец, забыв о всякой почтительности к деду. — Тут негде! Сразу же найдут!

От злости на шее старого торгаша вздулись жилы, но он сдержал себя:

— Да тут нет ничего страшного, немного денег — что особенного! Даже если и найдут, пусть себе пользуются на здоровье!

У отца не было сил возражать, но и включаться в это предприятие он не мог. С отчаянием смотрел он на возню, которая затевалась вокруг, чувствовал, как под ногами у него разверзается пропасть, в которую стремглав летят последние опоры его бытия. Само по себе предложение закопать деньги и сберегательные книжки было не бог весть что, но это лишало смысла его жизненные принципы, привитые и укоренившиеся с детства, и, кроме того, он хорошо знал, что вслед за этим на него обрушится лавина непредвиденных осложнений.

Вместе с кучером дед обошел питомник, потом они отнесли куда-то чемоданы, и старый торгаш вернулся в гостиную, где все еще сидел отец. Целый час оба провели во враждебном молчании, пока наконец явился потный, весь в пыли кучер и доложил, что «дело сделано». Получив доказательства, что ценности его в безопасности, дел попытался приободрить и отца, который от слабодушия мог выкинуть какую-нибудь глупость.

— Перемелется — мука будет, — с преувеличенной беззаботностью заявил дед. — Кто бы ни пришел — русские, французы или англичане, — как придут, так и уйдут, а деньги останутся. Еще понадобятся денежки, вот увидишь.

Как ни старался отец найти в ответ какие-то слова — не мог. Казалось ему, что им распоряжаются силы более могущественные и властные, чем его собственная воля, и ему остается только безропотно подчиняться им. В то же время ему хотелось надеяться и верить, что это дурной сон и он скоро кончится… Однако, странное дело, надежда не помогала ему и не предлагала искать выход, потому что это была утопия, и он чувствовал это, — утопия, возникшая из отчаяния и доведенная до безысходности…

— Все люди одинаковые, — продолжал излагать свою «философию» дед, — всем нужны деньги. По деньгам встречают, по ним провожают, за них и ценят тебя…

С каждой минутой отец все глубже уходил в себя, все больше замыкался. На его бледном лице появилось выражение рассеянной задумчивости — так было проще избежать столкновения с действительностью.

Неизвестно, сколько бы еще дед развивал свои теории, если бы не появление адъютанта капитана Стоева. Тот вежливо передал просьбу капитана всем собраться вечером в гостиной.