Время собирать виноград - [191]

Я как мяч, который катится по наклонной плоскости. Если меня подтолкнуть, не догнать. Я попробовал найти Недялкова. Но безуспешно. Вышел куда-то. Я бросился на поиски Матея. Его тоже не было. Ушел.

Я знал, где он живет. Отправился к нему.

Дверь он открыл сам. Лены не было.

— Послушай, извини, конечно… но стоило ли начинать именно с Ивановой?

— Я и не думал начинать с кого-нибудь. Да и почему я должен это делать? Ладно, заходи… сюда, в гостиную. Просто я убедился, что Иванова злоупотребляет должностью, и поступил соответствующим образом. Вот и все.

Я опустился в кресло, довольно широкое и удобное, и попытался расположиться в нем поуютнее, но из этого ничего не получилось. У меня было время разглядеть гостиную — небольшую продолговатую комнату с голубым паласом на полу, с дверью, аккуратно выкрашенной в белый цвет. Печка, которая топится нефтью, проигрыватель, телевизор, скромная библиотека; книжные полки тоже покрашены, как и дверь, белой краской. У стены — противень, старинный, из меди, диаметром почти в метр. Широкая низкая кровать. Хочу уточнить, я так внимательно рассматривал комнату лишь потому, что знал — по ней ходит Лена. Да, я — сторонний наблюдатель и должен быть беспристрастным и безучастным, словно меня вообще здесь нет; но надо согласиться, Лена действительно красива: кожа удивительной белизны, волосы черные как смоль и глаза то сероватые, то зеленоватые, в которые я медленно погружался, вздрагивал, приходил в себя и погружался вновь.

— Давай, Матей, начнем с самого начала, — предложил я. — Ты знаешь, мы несколько раз договаривались о встрече. Из этого ничего не вышло. Я хотел… Но если бы мы встретились, я сообщил бы тебе много нелестного о своих коллегах. Я бы не мог не рассказать, как они мстительны и неприятны. И наш разговор получился бы фальшивым. Я — сторонник принципа: или говорить все до конца, или молчать. Но сейчас, после случая с Ивановой, я хочу тебя предупредить: они опасны. Не связывайся с ними. Конечно, не все так уж плохи. И это не потому, что должно существовать определенное равновесие, а в силу того, что так называемые хорошие люди стоят в стороне: или они напуганы, или не желают ввязываться, или не верят, что от их вмешательства будет прок. Может, я не совсем точен, но так или иначе они предпочитают оставаться в стороне. Плохие — это прежде всего Колев; знаю… ты сейчас думаешь о том, что я ел и пил в его доме… но то, что я закусывал у него, не делает его лучше. Что касается моей собственной персоны, сейчас это — не тема для разговора. За ним идут четыре женщины: Иванова, Попова, Тодорова и Линда. Особенно Иванова. Я из тех, кто, стоит ему начать, не может остановиться. Словно мяч, катящийся по наклонной плоскости. Поэтому выслушай меня! Много лет назад в каком-то захолустном и забытом богом местечке жила Иванова, которая хотела стать врачом. Вся ее родня, можно смело сказать — вся деревня, желала того же. Но нашелся человек, предположим не очень хороший человек, неподходящий для той должности, которую он занимал… но от него зависело, кто поступит в университет, а кто нет. Он отказал Ивановой. Прошло двадцать три года. Этот человек умирал. Иванова к тому времени уже работала у нас санитаркой. Оставив своих свиней, бросив все, она села в поезд, восемь часов ехала на нем, потом пересела на автобус и через два часа была у больницы; она вошла в нее, надела белый халат, отыскала кровать смертельно больного и сказала ему: «Ну что, умираешь? Умирай… поделом тебе!» И опять два часа на автобусе и восемь часов на поезде. И это спустя двадцать три года!

— Откуда такая осведомленность?

— Думаешь, придумал? Мне самому не по себе стало от этой милой истории. Нет, такое не сочинишь. Один человек рассказал. Кто именно — неважно. Именно ее ты и решил уволить.

— Не уволил, а перевел. Кстати, в зарплате она выиграла.

— Пойми ты, диетические столовые были царством Ивановой. Ты лишил ее трона.

— Очень сожалею. Но я был вынужден.

— И все же не стоило тебе с ней связываться.

— Советуешь переиграть? — Матей усмехнулся. — Ну уж нет, если бы я и сейчас поймал ее с полной сумкой, поступил бы так же. Иначе я не могу. Это мой долг. Иначе какой я руководитель?

— Они сделают все, чтобы тебя убрать.

— Каким образом?

— Уберут с поста, на который ты назначен, и все тут!

— Они так сильны?

— Сильны. Потому что идут до конца, обладают неиссякаемой энергией и не остановятся ни перед чем. Ты один у них на языке, и они повсюду твердят, что ты раздражен и мрачен; они так часто повторяют это, что даже я начинаю верить… и, наконец, за их спиной — Тотев.

Матей задумался. Потом посмотрел на меня. На какой-то миг он показался мне таким, каким я знал его когда-то. Неповторимое лицо, упрямый подбородок, рот мягкий, нос — словно клюв хищной птицы, а глаза добрые, умиротворяющие. Он приводил людей в смятение. Человек не знал, что о нем подумать.

Размышлял он долго. Затем сказал:

— Заранее знаю, что потерплю поражение.

Я заерзал в кресле. Мне нужно было время, и много времени.

— Послушай, — промолвил я, — если заранее известно, что бой будет проигран, зачем в него ввязываться? Объясни, пожалуйста.