Время собирать виноград - [185]

Я опять погрузился в размышления; неудивительно, что меня так редко зовут в гости. Если мне было необходимо побыть наедине со своими мыслями, для этого достаточно было и собственной квартиры, ванной комнаты например. Я заметил, как Колев, поднимая рюмку, сделал мне знак, чтобы я пересел. Он прав: стоит мне сесть в кресло, и я погружаюсь в раздумья. Через секунду я был рядом с Матеем.

— Что у тебя нового? — спросил я в очередной раз.

Он улыбнулся.

— Ты хорошо танцуешь, — сказал он и посмотрел на меня в упор. В его взгляде не было отчужденности. Спокойный, открытый взгляд. И на меня повеяло спокойствием и уверенностью; уверенностью, потому что на этого человека можно было положиться.

— Не мешало бы увидеться.

— Ты мне уже предлагаешь во второй раз, — рассмеялся Матей.

— Это проявление доброжелательности, поскольку более теплые слова мне сейчас не приходят в голову.

И опять мое предложение осталось предложением. Запланированная заранее встреча, во время которой я мог бы намекнуть ему на подстерегающие его трудности, так и не состоялась. На это у меня были веские причины. Что я мог сказать ему, к примеру, о Колеве, если они жили и учились вместе в Праге, — он-то знает его лучше меня. Или по крайней мере — должен знать. Что касается остальных, одни смахивали на Колева, другие походили на меня: нейтральные, иногда сочувствующие, но всегда — сторонние наблюдатели.

То, что я обитаю в цокольном этаже и он мне по сердцу, то, что я выгнал свою медсестру и у меня есть собственные мысли, наедине с которыми быстрее проходит время, как и то, что я не принимаю участия в общем кофепитии и вообще не вхожу в чужие кабинеты, — это мое личное дело, которое наряду с большими преимуществами имеет один-единственный недостаток: я всегда узнаю последним, что случается в нашей поликлинике.

Так, например, спустя почти месяц после назначения Матея главврачом мне стало известно, что он — ужасная личность.

— О ужас! — восклицали одни и прикрывали рот рукой.

Другие, более искушенные, развалясь на стульях, повторяли цитату, которую толком-то не знали:

— Сидели при Александре Первом, сидели при Александре Втором, будем сидеть и при этом…

Думаю, что речь шла о тюрьме, но они представляли себе это «сидение» как отдых на пляже.

Новый главврач — самое ужасное, с чем мы до сих пор сталкивались. Дерганый какой-то. Это первое. Постоянно в напряжении, несговорчив, угрюм, педант и скандалист. Это во-вторых. В больничном коридоре избил своего коллегу. И оба были в белых халатах. Врачи называется! Им помощь оказывать, а они рукоприкладством занимаются! В Поморье это произошло. Поэтому так долго и не разрешали ему вернуться в Софию. В-третьих, он не умеет работать с людьми. Зажимает их. Холодом от него веет. Прямо-таки крепостные стены вокруг себя воздвигает… И, наконец, последнее, самое главное: он отрывается от коллектива.

Я был в недоумении. Стал расспрашивать.

— Да брось ты… — отмахивались от меня.

Я зашел к стоматологам. Они, как и я, предпочитают оставаться в стороне. Беда нашей поликлиники, видно, в том, что приличные люди держатся особняком, командуют же… А Пенева, стоматолог, задумчиво произнесла:

— По всей вероятности, ничего путного не получится. Не любят его.

— Кто именно?

— Коллектив.

— Тогда кто мы с тобой?

Я спустился в лабораторию. Застал там Нинова. Доброй души человек. И тоже избегает скандалов.

— Что он такого сделал?

Нинов пожимает плечами.

— Он с кем-то был груб? — настойчиво спрашиваю я, уверенный в том, что услышу отрицательный ответ.

— Да нет.

— Несправедлив? Оказал кому-то предпочтение?

Тоже нет.

— Противопоставил одних другим?

Опять нет.

— Тогда что?

— Нервный он.

— А ты не нервный? А я? Ты лучше скажи, кто из нас спокойный?

Нинов пожимает плечами.

— Ничего не выйдет, — уточняет он. — Не любят его.

— Кто же его невзлюбил? — вскипаю я. — Причем за двадцать дней! Коллектив?

— Ты сам знаешь, кто. — И Нинов склоняется над пробирками.

И тут меня осенило.

Как я уже говорил, наша поликлиника — старое, заброшенное здание; когда к нему подкатят несколько грузовиков, оно перестанет существовать. Но в силу инерции, сентиментальных соображений и традиции грузовики еще не подъезжали и наш скарб не сгрузили в одном из закоулков Первой рабочей больницы. Поликлиника наша в два этажа и еще цокольный. В цокольном располагаются лаборатория Нинова и мой кабинет. Верхние этажи занимают кабинеты хирурга, терапевта и гинеколога. Там же — стоматологический кабинет; стоматологов двое: один принимает по утрам, другой после обеда. В каждом из этих кабинетов — по одной-две медсестры, есть еще одна — она сидит внизу, в регистратуре, оформляет больничные листы и отвечает на вопросы больных. В общей сложности в поликлинике шесть-семь врачей — всегда ведь кто-то и отсутствует — и десять медсестер. Только четыре — работают; они постоянно на месте, никогда не подменяют друг друга; остальные — пустое место. Другими словами, «остальные» занимаются своим делом, сдержанны, обязательны и исполнительны. Присутствуют на работе от начала до конца и, когда требуется, остаются дежурить; но только кончается рабочий день — пальто, улыбка и до свидания.