Время собирать виноград - [138]

26

Пересекли след от катера, заплыли еще дальше в море и совсем перестали разговаривать. Сначала я подумала, что это из-за волн, расходившихся в обе стороны от кильватера (Николай на правах яхтсмена «просветил» меня — так называется след от корабля). Плыть по ним труднее, можно наглотаться воды. Но он продолжал молчать и когда море успокоилось. Мои попытки поддерживать хотя бы элементарный разговор успеха не имели, он или отвечал односложно «да», «нет», или молча кивал. И тогда меня вдруг обожгла догадка: наверное, он устал, но неудобно сказать об этом. Конечно, устал, испугалась я. Ведь это я все время на море, а он, может быть, не плавал с прошлого года, к тому же курильщик, и хоть бегает кроссы по утрам, но дыхание, видно, на исходе. Мы проплыли три-четыре километра, а возвращаться к берегу куда труднее. Оглянулась — кругом ни души… Берег с лодками, тентами, спасательными вышками казался далеким и погрузившимся в воду. Николай заметил, что я посмотрела назад, и, видимо, почувствовав облегчение, сказал:

— Если плыть так дальше, то часа через два доплывем до горизонта.

— Это всегда было моей мечтой. Но к сожалению, горизонт — как все хорошее в жизни: кажется, что приближаешься к нему, а он все отодвигается и отодвигается… Знаешь, как говорят здешние лодочники: «совсем недалеко, всего от нас до горизонта».

— Да, с хорошим всегда так, — сказал он. — Может быть, и к лучшему. Достигнутый горизонт уже не горизонт, а пристань, сказал бы мой приятель, тот, что пишет рассказы.

Мы посмеялись, и я спросила как можно непринужденнее:

— Возвращаемся?

— Как хочешь, — с готовностью поддержал он мою инициативу.

Вот, подумала я, одно из маленьких удовольствий, остающихся на женскую долю: жертвовать своим честолюбием, спасая мужское.

27

По сути дела, спасла нас дежурная моторка, которая затарахтела за нами, как только бинокли спасателей потеряли нас из виду. Силы Николая явно кончались, да и доплыла ли б до берега я — неизвестно, потому что началась мертвая зыбь, державшая нас фактически на одном месте. Моторка пошла сначала в другую сторону, так как течение отнесло нас довольно далеко, сделала большой круг и наконец на обратном пути заметила нас: хорошо, что я начала махать обеими руками.

Николай протестовал, хотя и не очень категорично, почти в шутку, против возвращения на лодке и согласился после того, как спасатели выдвинули в качестве аргумента мертвую зыбь, о которой я ему не говорила, боясь испугать. Оберегая его честолюбие, я сделала вид, что не заметила, как ему помогли взобраться в лодку и как он растирает левую ногу… Даже представить страшно, что стало бы с нами, если бы не спасатели. Наверняка утонули бы. Он по крайней мере… Я думала об этом, сидя в лодке, и все чудесные слова о горизонте, о прекрасном в жизни казались глупостями. Важно одно: мы спасены, живы и здоровы. В конце концов, самое прекрасное в жизни — сама жизнь.

28

На берегу мы стали подшучивать над своим приключением, обвиняя, конечно, появившуюся так кстати для спасения нашего престижа мертвую зыбь. Курили (всегда удивляюсь, почему так приятно курить на пляже), играли в крепости, и Николай сбил все щепочки с моих песочных башен, а я у него только три.

Очевидно, оберегая свое реноме, он несколько раз предлагал поплавать еще. Я отказывалась, ссылаясь на усталость, а на самом деле из страха, что у него снова сведет ногу: он то и дело принимался растирать ее. Только когда мы уже сильно перегрелись, я согласилась, с условием — до буя и обратно. На сей раз он был разговорчивее, поспорили, кто знает больше стилей, и опять победил он, так как владел баттерфляем и дельфином, которых я не знаю. Он пообещал научить меня, а это значило еще несколько дней на пляже… Сердце забилось — не унять.

Искупавшись, встали в круг курортников, поиграли с ними в волейбол, потом пошли за мороженым, потом на пристань — встречать ракету из Варны, сфотографировались на верблюде в нарядах бедуинов, в общем, слонялись по пляжу. День был длинный-длинный и казался вечностью, наполненной счастьем. Каждый миг приносил что-то новое и интересное, а все потому, что рядом был Николай. Его присутствие придавало новый смысл окружающему, сделало его значимым и сопричастным огромной радости, переполнявшей меня. Мои чувства, казалось, вбирали в себя весь мир, будто какая-то невидимая часть меня самой распростерлась над пляжем, над морем, властвовала надо всем… А ведь если рассуждать здраво, то, в сущности, не было особых оснований радоваться и воображать невесть что, так как один день и даже перспектива еще нескольких таких ничего не означали. Но видимо, человек, мечтавший о многом и почти ничего не получивший в юности, приучает себя радоваться и тому малому, что жизнь иногда милостиво подбрасывает ему. А сейчас? Разве это малость?! Будь справедлива! Жизнь развязала мешок с дарами и сыплет их на тебя, как манну небесную. Рядом со мной мой бог — Николай, доцент Николов, товарищ Николов, и еще как хотите его назовите, но вот же он — мой бог, да, бог, о котором я даже мечтать не смела. И притом он вовсе не безразличен ко мне (что кривить душой? с первой встречи заметила), мужчины не умеют этого скрывать. Я не задавала себе вопроса, любит ли он меня, глупо было бы, важно, что я люблю его до самозабвения, что он, да, сам он, со мной, восхищается мной и явно небезразличен ко мне. Если кто-то скажет, что это еще ничего не значит, что в сравнении с моими чувствами это слишком мало, то я отвечу: да, мало, но и много. Это все!