Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре - [13]

Библейский Яаков уходит, Яаков Шалева остается и, как бы ему не было трудно, стоит на земле Израиля, а Эсав уезжает в Америку и вместо реальной выпечки хлеба предпочитает писать статьи о хлебобулочном производстве. Может быть, кто-то и углядит здесь сходство с библейскими событиями и характерами. Оно и вправду есть, но только запрятано в глубине сюжетных таинств.

Роман «В доме своем в пустыне…» (1998), как и предыдущие книги Шалева, написан в жанре семейной саги. И хотя действие умещается в рамках жизни главного героя, затрагивает оно три поколения. В семье Майер все мужчины умерли до срока, от несчастного случая или самоубийства. И вот теперь Рафаэль живет в компании четырех вдов — бабушки и трех теток, а также незамужней сестры, соединившихся в его сознании в некое существо — Большую Женщину, неразделимую в своей социальной и физиологической основе. И даже танцевали они, «образуя медленный то расширяющийся, то сужающийся круг, который не раз захватывал меня в своем движении и сужался вокруг моего тела», вспоминал Рафаэль. Долгие годы мальчик, а затем юноша оставался естественной частью этого противоестественного организма, и только инстинкт самосохранения все-таки вытолкнул его из цепких объятий пятиглавого, десятирукого и десятиногого паука. Да и супружеская жизнь Майера не сложилось: жена ушла от него к другому мужчине, лишь затем, чтобы вновь вернуться уже в качестве любовницы.

И вот Рафаэлю 52 года, он самый старший мужчина во всей родне. Покинув дом Большой Женщины, он поселяется «на краю пустыни». Но главное в его жизни не меняется: она была и остается существованием в пограничной зоне — между телами Большой Женщины, между супружеством и одиночеством, между городом и пустыней; забвением, небытием, отягощенным многими семейными тайнами, которых лучше бы не касаться вовсе. Ибо, однажды раскрывшись, эти потаенные бездны могут окончательно поглотить остатки сознания, безнадежно бьющегося в тенетах зыбкой вечности.

Город Шалева — остров посреди пустыни, граница между Космосом и Хаосом, прибежище скорби посреди людской суеты… «В те дни Иерусалим кончался внезапно… С одной стороны — дома и тротуары, бельевые веревки и блеклый электрический свет, а с той — дикость и камень, шакал и чертополох. Три больших здания возвышались над кварталом моего детства, как бессонные часовые на трех его углах: Дом сирот, угрюмый и мрачный, точно крепость, Дом сумасшедших, запертый замками и решетками, и самый близкий из трех, совсем рядом с нашим жильем, — Дом слепых…». Начало пути, который никуда не ведет.

Читать роман «В доме своем в пустыне…» не просто: он состоит из множества небольших историй, не явно связанных общим сюжетом. Книга похожа на картины художников-пуантилистов: чтобы уловить смысл, надо отойти на достаточное расстояние, выбрать нужный ракурс, сосредоточиться, — и лишь тогда игра света и тени, вечная тайна искусства поразит ваше воображение.

«Романы Шалева наполнены мифическими, легендарными деталями, — пишет Александр Крюков. — Это и мифология сионизма: жизнь первых поселенцев, осушающих болота и заставляющих пустыню цвести; и библейская мифология…».

В самом деле, Библия, как и жизнь, для Шалева — и кладезь идей, и фон, и контекст, и источник вдохновения. Ключ к творчеству писателя — синтез мифологически обобщенного образа и реалистической детализации, метод, который иногда называют «магическим реализмом».

Этгар Керет. Альбатрос постмодернизма

1

Израильский писатель Этгар Керет приехал в Москву в сентябре 2000 года на презентацию книги «Дни, как сегодня» (М.: «Муравей-Гайд», 2000) и своим обаянием покорил всех, с кем встречался. Его «привез» (конечно, с помощью посольства Израиля в РФ) и представил публике ученый-гебраист Александр Крюков, переводчик этой книги, много работавший с текстами молодых израильтян. Крюков рассказывал, что по его просьбе писатель прислал два рассказа, неопубликованных в Израиле, для перевода на русский язык и последующей публикации в России. Работа захватила ученого; последовали многочисленные переговоры по телефону, обмен сообщениями, а также бандеролями с материалами, необходимыми обеим сторонам для работы. В результате между писателем и переводчиком завязалась настоящая дружба, в основе которой лежало, по словам Крюкова, «истинное интеллектуальное удовольствие». Казалось, он просто не мог остановиться и переводил один рассказ за другим, хотя переводить Керета очень трудно. Язык, на котором написаны его рассказы, «отличается целым рядом отступлений от нормативной грамматики, обилием англицизмов и арабизмов, присутствием армейского сленга, аббревиатур, он перегружен инвективной лексикой». Но работа, к которой подключились и студенты Крюкова, спорилась. Так родился сборник «Дни, как сегодня», который включает рассказы из трех книг Керета, вышедших в Тель-Авиве в 90-е годы: «Трубы» (1992), «Моя тоска по Киссинджеру» (1994), «Лагерь Кнеллера» (1998), а также сборника «Вторая возможность», который готовился к выходу в свет 2001 году.

Перед визитом писателя в Москву Александр Александрович Крюков подарил мне книгу, знакомство с которой было необходимо для подготовки к интервью с Керетом для одной из московских газет. Я начал читать. Продвигался вперед с трудом, откладывал и снова принимался. Да, любопытно, конечно, но не более того. Вероятно, надо было прислушаться к совету Крюкова, высказанному им в предисловии: «…При кажущейся легкости и даже поверхностности они (рассказы Керета — Л.Г.) глубоки и содержательны. Но нужно читать их медленно и внимательно, может быть — не один раз. Тогда начнет „играть“ вся система деталей и намеков, которая присутствует практически в каждом рассказе, каким бы коротким он ни был». Не «заиграла».