Время Красной Струны - [64]

— А наш мир?

— Он умрёт намного раньше, чем ему оставалось. Собственно говоря, он умрёт сразу же, как всё время перетечёт в дорогу, по которой отправится то, что тихо-мирно жило по соседству с вами, хоть вы его никогда и не замечали.

— Это бесчеловечно! — разозлилась Эрика.

— А разве мы о людях? — удивились часы, но решили порассуждать. — Да взять хоть вас, людей. Ведь встречаются неизлечимо больные люди. Лежат они на кровати, встать не могут, заняться чем-то тоже. А смерть за горами. И время извивается жалкой струйкой бесполезности. Взять бы это время, да отдать тем, кому его катастрофически не хватает. А? Прелестная ведь перспективочка? Уж я-то знаю, как тоскливо времени, которому суждено обратиться в пустоту.

— Каждый сам решает, как пользоваться предназначенным временем, — сурово отрезала Эрика. — И нечего накладывать лапы на чужое. Дай волю, найдутся такие, которые тут же признают большинство неизлечимо больными, чтобы воспользоваться их временем и продлить жизнь себе и тем, кого выберут по своему усмотрению.

— Как хочешь, — скрипнули часы. — Я не собираюсь превращать время в рекламную акцию. Я просто даю тебе повод подумать.

— А как я узнаю, что мир умер?

— О! — лязг часов походил на мерный звон цепи, тянущейся по борту корабля. Ты ни с чем не перепутаешь тот миг, когда небо погаснет, и покажется то, что скрывалось за ним.

— Вселенная бесконечна, — упрямо твердила девочка.

— А я разве спорю? — удивились часы. — Я просто говорю, ты не перепутаешь.

— Но кто тогда Электричка?

— Та, кому приоткрыта завеса тайны, чтобы она могла подготовить дорогу. По ней она и уйдёт. Так обещано и так будет. Если не порвать Красную Струну.

— А если порвать?

— Тогда дорога не нужна. Индикатор погаснет. Струна красного цвета — это просто сигнал. В твоих понятиях — это боль. Нарыв на руке. Дырка в зубе. Сломанная кость. Как только раздражение исчезнет, сущее заснёт и преспокойно проспит всё оставшееся лепестку время. Оно не сбежит. Оно просто погибнет вместе с твоим миром.

— Это гораздо справедливее, — выдохнула Эрика.

— Разве? — усмехнулись часы. — Кем бы оно ни было, с тобой ему вряд ли захочется соглашаться. Если бы оно ускользнуло из объятий смерти, то стало бы единственным выжившим, сохранило бы память о мире, который пришлось оставить. И о твоём мире помнили бы ещё многие и многие тысячелетия.

— Но если оно уснёт, то миллионы людей проживут свои жизни.

— Но ведь в конце-то концов они умрут. Сейчас или потом, какая разница. А существо то бессмертно, пока живёт на бутоне времени. Ставить несколько своих лет рядом с бессмертием всё равно, что сравнивать песчинку с горой.

— Это не только мои несколько лет, — заспорила Эрика.

— Но они так или иначе закончатся, — уныло проговорили часы и отбили пять звонких ударов.

— Я не согласна, — возмутилась девочка. — Никто не имеет права распоряжаться моим временем, и временем мамы и папы! И бабушки! И вообще чьим-либо! Я хочу это остановить!

— Порви Красную Струну, — бесстрастно отозвались часы. — Тогда время сорвавшегося лепестка продолжит подпитку твоего мира.

— И сколько тогда? — прошептала Эрика.

— Не мне знать, — проскрипели часы. — Я не могу судить по одному человеку о всём мире, откуда он явился. Впрочем, ты уже здесь. Ты можешь остаться. Думаю, этому миру ничто не грозит. Он на другом лепестке.

— О! — просияла Эрика. — Если есть путь в живой мир, то почему бы Электричке и её неведомому повелителю просто не перебраться сюда без всякой дороги.

— Электричка может остаться здесь без проблем, — вздохнули часы, — но тому, кто приоткрыл ей тайны, необходима дорога. Я же предупреждал, нам с тобой неведомы законы, по которым течёт его существование. Дорога нужна. И я даже отсюда чувствую, что вбито порядочное число накопителей времени. Сколько их там у вас?

— Если ты про флагштоки, то тридцать один, — призналась Эрика и вспомнила помертвевшую землю, из которой будто бы вытянули все жизненные соки, а потом полуразложившийся корпус шестого отряда.

— Вот видишь, — часы вздохнули так глубоко, что очередная секунда задержалась на неуловимый миг, но потом соскочила и запрыгала по своей дороге, — процесс уже не остановить. Пользоваться накопителями вы не умеете. Как их выключить, вам не объяснить. Конечно, если порвать Красную Струну, они выплюнут время обратно. Но где та Красная Струна?

Эрика и часы печально помолчали. Потом стрелки вздрогнули, словно разом засобирались перепрыгнуть на соседние деления, да передумали.

— Так ты остаёшься? — прозвучал вопрос, и снова тишина.

Тиканье, шуршание и шелест. И тоска. Нет, Эрике расхотелось оставаться здесь. Не казались ей настоящими ни башни, ни ведьмы, ни покинутая Гномья Слобода. Хотелось поскорее вернуться. И не в лагерь, а сразу домой. И тогда все зловещие предсказания обернутся дурным сном. А рядом будут мама и папа. И бабушка. Ведь остаться сейчас в сказочном городе, значит, бросить их, сбежать, предать.

Словно снова Эрике стало пять лет, и все ушли в гости. А она боязливо ходит по опустевшей квартире и не может заставить себя выключить свет хотя бы в одной комнате. Самым страшным казалось, если родители не вернутся. Тогда всю жизнь пришлось бы провести в бесконечном шагании по комнатам. Ведь ни есть, ни спать не хотелось. Хотелось лишь, чтобы тоскливое ожидание закончилось как можно скорее. Сейчас же Эрике самой предложили задержаться в гостях. Но в пустой квартире теперь оставались все те, кого она любила. И если даже небо погаснет, то лучше встречать злой миг вместе с ними, а не прятаться и безмолвно плакать от нехорошего знания, что для них страшный день уже наступил.