Время колокольчиков - [50]

Старый добрый ЗООПАРК вновь принял в свои ряды из ВС СССР Илью Куликова (которому посвящен «Московский блюз»: «Эй, Илья, что мы делаем тут? — Еще по одной и пора назад!») и еще не расстался с клавишником Андреем Муратовым, которого переманивало ДДТ. Естественно, что в такой ситуации не мог не родиться рок-н-ролл «Трезвость — норма жизни». В Подольске ветераны подполья помолодели на восемь лет. И под старые хиты тысячи людей, включая солдат, танцевали на скамейках и на расползающейся от дождя земле. Знакомый по плохим любительским фотографиям человек с гитарой в неизменных темных очках отвоевал свое и наше общее «право на рок».

БАСТИОН к общему разочарованию подвела аппаратура. Но я заметил закономерность в том, что даже плохая аппаратура подводит не всех. В Зеленом театре стоял дорогой «Peway», прикрытый брезентом от того, что периодически проливалось из серых осенних облаков. К сожалению, он не был забронирован от ОБЛАЧНОГО КРАЯ. Перед их выходом, не в силах отвязаться от унылого мужика в синем плаще, я вынужден был признаться, что на Севере диком еще не известен такой дар цивилизации как «литовки». «Тогда пусть напишут тексты, которые собираются петь. Иначе не допустим…» Матерясь через слово, я предложил музыкантам переписать какие-нибудь стихи из подвернувшегося номера «Юности». Что разберет под хардрок непривычное ухо? Не помню, что именно открывало репертуарный qohqnj на бумажке — что-то про природу — но хорошо помню, как Рауткин выскочил на сцену 5-метровым тигриным прыжком (не зря его учили в институте физкультуры) и завопил: «Мой Афганистан!!»

Звукооператоры не зря получали деньги: каждое слово доходило до безбилетной публики, которой были усыпаны соседние деревья. И каждая нота. С предыдущей встречи на «Грамзаписи» они вряд ли репетировали более полутора раз. Но энергия ОБЛАЧНОГО КРАЯ действовала на публику как вполне материальная сила, поднимала со скамеек и выметала в проходы. Наконец, Богаев осознал наступление своего звездного часа и с размаху шваркнул гитарой о деревянный настил. Мог бы получиться хороший финал — но самодельный агрегат оказался прочнее хрупких английских аналогов. Поэтому Богаеву пришлось некоторое время колотить им об пол и он напоминал уже на Джимми Хендрикса, а молотобойца на «Красной кузнице». В конце концов сцена осталась цела, но большая часть гитары, отлетев метров на пять, сшибла фирменный комбик стоимостью в годовую зарплату всего ОБЛАЧНОГО КРАЯ.

Выключить электричество ОБЛАЧНОМУ КРАЮ никто не решился. Почему-то не отреагировали и на новосибирский БОМЖ — настоящий панк по строгому определению моего коллеги Д. Морозова («человек приближается к пределу, где ему уже нечего терять… следующий шаг в пустоту, смерть»). Их лидер Джоник сначала объяснился в любви Нине Хаген (тут я его понимаю):

Нина пьет холодное пиво

А я в Сибири, мне без Нины тоскливо,

а в следующей песне с припевом: «В диапазоне КГБ…» завершал последнее слово на принятым в культурном обществе звуком. Под сценой возникло активное движение людей нерокерской внешности, а в амфитеатре — привычное чувство, что сейчас заберут. Местный комсомольский тусовщик, неоднократно пытавшийся занять место Колупаева в рок-клубе, тоже очень не полюбил БОМЖей и крикнул им: «Убирайтесь на Колыму!» «Кореш, они там и живут» — добродушно предупредили его с заднего ряда.

Иную модель панка представили JMKE. Они выглядели точь в точъ как герой фильма «Taxi driver»: могиканские прически, кожа, миллион булавок. Русские панки, начиная от основоположника Свиньи, походили скорее на своих дедушек-беспризорников. Вопреки языковым барьерам эстонцы быстро завоевали симпатии Подольска удивительно профессиональной игрой — я впервые в жизни увидел, что панк-рок можно играть профессионально — и забавным добродушным конферансом между песнями на ломаном русском языке. Из вступительной лекции Н. Мейнерта о пяти таллиннских рок-клубах и его любимой группе JMKE стало ясно, что эстонские проблемы не так уж далеки от подольских:

Из Таллинна в Хельсинки провели трубу,

И все убежали в Финляндию.

Остались только грязные панки,

Которые теперь поют об этом.

А вот разрекламированный ленинградцами ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК оказался бледной копией АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛЯ, и запомнился разве что исполнением свиньевского «Батьки атамана», который по крайней мере они не выдавали за свое произведение. Совершенно не восприняли и Настю Полеву с чисто камерным лирическим репертуаром. По непонятным причинам свердловчане выпустили ее после НАУТИЛУСА, и тактическая ошибка превратилась в полное поражение: шум, свист, выкрики «эстрада». Впрочем, сами черноголовские лауреаты выглядели необычно вяло, неуверенно, как будто бы перед концертом наглотались транквилизаторов. Или в машине что-то сломалось? Неудачу НАУТИЛУСА объясняли тем, что открытая площадка слишком велика для их музыки, или более прозаично: бессонной ночью в колхозном сарае, который гостеприимный подольский рок-клуб на время произвел в звание гостиницы. ТЕЛЕВИЗОРУ ток все-таки выключили пару раз.

Три-четыре гада мешают мне жить.

Три-четыре гада мне портят кровь,