Время колокольчиков - [43]

Визит к Минотавру

«Двадцать бед, — пел Майк, — один ответ». И я отправился в НМЦ поговорить по душам. Директор НМЦ Н. Базарова имиджем скорее походила на заведующую овощебазой. На всякий случай я прошу прошения у читателя за то, что уделяю столько внимания описанию этих деятелей: истина заключается в том, что именно такие люди определяли судьбы русской культуры, а заодно и биографии более достойных героев этой повести. Предупрежденная по телефону о визите корреспондента, Базарова тем не менее заявила, что не может говорить со мной наедине. «?» — «А у меня нет секретов от общественности!»

Действительно, в свой служебный кабинет, кроме штатных чиновников, она засунула человек 25: музыкантов было мало, в основном какие-то «шестерки», мелкие спекулянты билетами и прочие тусовщики. Вся эта компания при виде врага, покусившегося на уют ее дома, угрожающе зашипела. Под шумок в гостеприимный кабинет проник один из моих спутников — Петя Рец из казачьего клуба КРАЙ, на тот случай, если вдруг обнаружится, по заявлению хозяев, что я пьяный хулиган, ругаюсь матом или пытаюсь ударить почтенную директрису. На самом деле я очень, очень вежливо попросил собравшихся объяснить, за что запретили концерты. В ответ сидевший во главе стола Липнипкий рассказал, какой вред воспитанию молодежи наносят журналы «Зомби» и «Урлайт». Из-за его роскошной шевелюры периодически выскакивала чья-то голова и взвизгивала: «А я давалка! Тридцать сребренников!» — как кукушка из часов. Это был молодой человек, уличенный подпольной рок-прессой в неблагородных видах коммерческой деятельности. Очевидно, мне заодно старались внушить, что подпольная пресса напрасно обидела этим словом молодого человека, неподкупного, как Робеспьер. Дальнейшая беседа не имела смысла. Я пожелал им творческих успехов и вышел; тусовка при этом испуганно жалась к стенам. Одна только Базарова проявила мужество, украв мою редакционную бумагу с печатью.

В птичнике у Пегги

У Пегги жил веселый грач,

Он по профессии… тук-тук-тук

Русская народнаяшотландская песня

Я поехал домой сочинять фельетон: «Бюрократиада в стиле рок». В кабинете Базаровой тоже занялись делом и составили обстоятельный, нн 5 страниц, донос в горком партии:

«На протяжении ряда лет в Москве издаются различные нелегальные журналы: „Ухо“, „Зомби“, „Урлайт“, ведущие непримиримую борьбу со всякими попытками социализации рок-музыки, проводящие жесткую антисоветскую линию, порочащие как отдельные государственные учреждения и организации, так и советскую идеологию и культуру в целом… Стало регулярным проведение ими концертов рок-музыки в нарушение порядка, установленного лабораторией, с участием группы НИИ КОСМЕТИКИ, групп, не вступивших в лабораторию, а также иногородних коллективов, приглашаемых для выступлений в обход существующих правил. Постоянно проводили квартирные концеры, заканчивающиеся употреблением спиртных напитков, наркотиков, непристойным поведением…»

Опрятная с Базаровой оказались умнее всех и не подписали сей документ: они понимали, что убедительность документу придадут фамилии рокеров, а не чиновников. И вот Петя Мамонов самоотверженно включился в борьбу с «употреблением спиртных напитков», Троицкий — с «антисоветским» журналом «Ухо», который сам же издавал, а бывший барабанщик распавшейся в конце 86-го года группы ДК Жариков — с «подпольными концертами». Жариков тогда с горя вступил одновременно в лабораторию и в «Память». И продолжал от имени несуществующей группы ДК давать интервью о благородных целях «Памяти» доверчивым иностранцам[43]. Сомневаюсь, чтобы в НМЦ слышали про «амальгаму» (способ организации процессов, заимствованный А. Вышинским из опыта французского Революционного Трибунала, когда на одну скамью подсудимых сажают реальных политических противников и заведомо посторонних людей, весьма несимпатичных для публики). Но список «врагов» был парадоксальным образом пополнен именами Д. Шавырина из «Московского комсомольца» и М. Сигалова их «Клуба и художественной самодеятельности», который когда-то действительно сотрудничал в «Ухе», как и Троицкий, но не имел никакого отношения ни к «Урлайту», ни тем более к наркобизнесу. Попал в «поминальник» и А. Градский.

В последний момент сочинители испугались и вымарали Александра Борисовича замазкой «Штрих». Впрочем, они были вовсе не так глупы, как следовало из орфографии («бешенная злоба», «концерты на билетах лаборатории» etc). Еще годом раньше поступление в «дорогие органы» такого документа неизбежно привело бы упомянутых в нем k~dei туда, где они уже никому не смогли бы помешать. Конечно, в 87-ом климат изменился — но и при оттепели многим ли рисковали стукачи? Ведь если допустить, что где-то в кабинете обвиняемым дадут ознакомиться с документом, даже переписать его, каждый из подписавших донос потом смело может утверждать, что он лично ничего не подписывал, а кто говорит, что видел его подпись, тот сводит личные счеты. Где доказательства? Где факсимиле? Именно так до сих пор и пишет Троицкий в замечательно правдивой книге «Rack in the USSR»: «Рок-лаборатория ответила на провокацию истеричным письмом в газеты и инстанции — и пошла междоусобица»