— Вы уж очень долго гуляете, мадам, — сказал он повышая голос, чтобы она его услышала за стуком копыт и шумом ветра. — Мы уже стали волноваться.
Королева с плохо скрываемым презрением посмотрела на своего не то охранника, не то тюремщика… не то поклонника. С некоторого времени этот неопрятный и неприятный человек, стал как-то более фамильярно вести себя в её присутствии. Изредка он позволял себе отпускать сальные шуточки, над которыми сам же потом весело ржал, полагая их видимо очень смешными. Когда-то поначалу, он держался с ней значительно более корректно, но со временем, очевидно уяснив себе, что в положении королевы улучшений ждать не приходится, решил что можно не утруждать себя особо вежливым поведением и временами становился до отвращения навязчивым и нахальным. Ингеборга не без оснований подозревала, что ей намеренно выделили в охрану или вроде как свиту, неотёсанных, грубых и туповатых рыцарей, чтобы как можно больше отравить её и без того безрадостное существование. Она полагала, что в этом заключается ещё одна тонкая и злая издевка короля.
Сэр Дамиен с течением времени становился всё более беспардонным и Ингеборга частенько ловила на себе его взгляды, от которых ей становилось противно. Разумеется она не боялась его, вероятность того, что он перейдёт известные границы, была конечно исчезающе мала, но быть мишенью вожделения этого безмозглого чурбана, получившего дворянство за неизвестно какие заслуги и движимого лишь животными инстинктами, само по себе было оскорблением для принцессы, из древнего рода великих датских конунгов.
Королева не без оснований полагала, что он вполне вероятно вёл бы себя ещё более гнусно, если бы не опасался сэра Проспера де Монжена, ежемесячно наезжавшего с проверкой из Парижа. Сэр Проспер был строг, суров, сух и очень педантичен, а отчитывался он перед Раулем де Нель, графом Суассона, который в свою очередь находился в подчинении Дрё де Мелло. По счастливому стечению обстоятельств, обязанности присматривать за содержанием опальной королевы, были возложены Филиппом на людей, находящихся в косвенном подчинении коннетабля Франции, а Ингеборга знала, что старик испытывает к ней жалость и ни в коем случае не позволит её обидеть больше, чем считает необходимым король.
С другой стороны она понимала, что если вдруг её царственный супруг, решит унизить её ещё больше, никто конечно не станет вмешиваться и эти её охранники-тюремщики, с большим удовольствием выполнят любой приказ короля.
Уже много лет жила она так, в постоянном страхе и унижении, от условий содержания, от общества этих неприятных людей, от злости на своего номинального мужа, от обиды на братьев, которые так ничем и не помогли ей в её незавидном положении.
Надо сказать, что условия её содержания не были особенно жёсткими. Во всяком случае ей не запрещалось гулять за территорией замка. Возможно Филипп надеялся, что она попытается бежать и это облегчит его препирательства с папой по поводу развода, а может ему уже и совсем было наплевать на неё. Но Ингеборга никаких попыток к побегу не предпринимала, она продолжала регулярно писать письма в Рим с жалобами на свою судьбу и стойко переносила все ущемления, которыми раздражённый король отыгрывался на ней, за доставляемые Святым Престолом неудобства. Она понемногу выучила французский язык и более-менее могла изъясняться, хотя писала и читала по-прежнему с немалым трудом, она обрела нескольких друзей, с которыми могла общаться и продолжала жить не уставая надеяться, что когда-нибудь всем её мучителям воздастся по заслугам. Много друзей у неё быть конечно не могло и не один только языковой барьер, был тому причиной: королева в совершенстве знала датский, норвежский и немецкий, великолепно владела латынью и немного греческим и по всем канонам, могла считаться одной из самых образованных женщин своего времени, но положение опальной и нелюбимой супруги могущественного властелина, отталкивала от неё всех возможных друзей.
В последнее время, когда Филипп урезал её содержание до унизительно маленького, когда ей приходилось решать, купить ли себе самое простое платье или побольше дров для камина, она решила что уж теперь её брат предпримет хоть какие-то решительные действия. С большим трудом ей удалось отправить ему письмо с описанием своего положения, но к её огорчению, это не возымело сколько-нибудь серьёзных последствий. Вальдемар был занят делами на востоке, отстаивал свои интересы в бесконечных интригах германских князей и в связи с этими заботами, очевидно считал нежелательным вступать в серьёзный конфликт с королём Франции. Он вновь ограничился лишь жалобами папе, а Ингеборга получила очередную порцию унижений, выразившуюся в новых урезаниях её содержания и отборе у неё нескольких людей из тех немногих, с кем ей было приятно общаться.
С тех пор почти всю её свиту составляли люди подобные Брюнелю. Его товарищи, в своём большинстве были ещё хуже, а учитывая что она так или иначе была вынуждена проводить в их обществе довольно много времени, королева чувствовала себя несчастной и затравленной.
