Время и судьи без грима - [23]

— А Вы, Владимир Владимирович, не сообщали Прокопову о том, когда мы приедем в Ельники?

— Нет, — ответил Кузнецов, — не сообщал, больше того, я еле-еле вспомнил, как его зовут, когда увидел на вокзале. А когда он стал настойчиво приглашать сначала меня, а потом и тебя к себе в гости, я сразу понял, что у него ко мне есть какой-то интерес, но вот в чем этот интерес, мне пока не ясно.

— А может, и нет у него к Вам никакого потаенного интереса. Может, Вы ему просто нравитесь, и он хочет завязать с Вами дружбу, — сказала Маша.

— Все возможно, — ответил Кузнецов, но жизненный опыт подсказывает, что здесь кроется что-то иное.

И это что-то иное не заставило себя долго ждать. Недели через две после возвращения Кузнецова из той командировки его по пути с работы домой встречает судья Прокопов с большим букетом цветов. Ничего не объясняя, что и к чему, он приходит вместе с Кузнецовым на его квартиру. Букет цветов, оказывается, был предназначен жене Кузнецова.

«Ни черта себе, — подумал Кузнецов, — стоило раз пообедать у него дома, и он со мной теперь обращается как с бедным родственником». Пока жена Кузнецова готовила ужин, он решил не откладывать разговор на потом, а прямо приступил к делу.

— Петр Петрович, насколько я разбираюсь в геометрии, у тебя ко мне есть какой-то деловой разговор, поэтому давай, брат, до ужина на трезвую голову откровенно поговорим о цели твоего визита.

— А может, сначала выпьем, закусим, — сказал Прокопов, вынимая из портфеля коньяк и шампанское, — а потом будем и разговоры разговаривать?

— Нет, дорогой Петр Петрович, я люблю серьезные дела решать в трезвом виде, так что говори, что тебя заставило искать со мной встречи.

Оказалось, что Кузнецов на следующий день должен был докладывать в кассационной инстанции дело по обвинению каких-то торговых работников, осужденных одним из народных судов города Ельники к разным мерам наказания. Прокопов просил отменить этот приговор на стадии предварительного расследования. Жена Кузнецова, чувствуя, что за стеной происходит что-то неладное, пришла, села за стол и все время сидела молча.

Супруги Кузнецовы, выслушав все, что хотел сказать Прокопов, переглянулись, затем Кузнецов встал из-за стола, принес плащ Прокопова и помог ему одеться.

— Если бы вы, Петр Петрович, хотели помочь этим людям честно, — сказал Кузнецов, — то вы могли бы мне об этом позвонить по телефону или прийти на работу и все объяснить. Поступать так, как поступили Вы, может только человек, крайне заинтересованный в исходе дела либо получивший взятку. А раз так, то больше нам с вами говорить не о чем. — И выпроводил незваного гостя из квартиры, предварительно положив обратно в его портфель коньяк и шампанское.

У супругов Кузнецовых весь вечер оказался испорченным. Жена Кузнецова никак не могла понять, почему Прокопов пришел к ним на квартиру и так бесцеремонно и запросто обращался к ее мужу, как к какому-то злостному взяточнику.

На другой день Кузнецов заявил по этому делу себе самоотвод, не объясняя никому причин. Он не хотел доставлять неприятности Прокопову и рассказывать правду о случившемся. Для изучения и доклада в кассационной инстанции это дело было передано члену суда Елизаровой. Каково же было удивление Кузнецова, когда на следующий день утром по пути на работу он увидел, как судья Елизарова выходила из подъезда своего дома вместе с Прокоповым!

Елизарова была одинокой женщиной и скромным поведением не отличалась. В таком случае, решил Кузнецов, молчать дальше он не имеет права, и все, что знал о Прокопове, рассказал Пущину. Именно он в этот день должен был председательствовать в судебном составе, где судья Елизарова докладывала дела. Кузнецов знал, что кого-кого, а Пущина склонить на принятие незаконного решения никто не сможет. Елизарова, по словам Пущина, выдала свою заинтересованность в исходе этого дела с головой. Но дело было решено так, как и следовало по закону. Прокопов возвращался домой ни с чем и больше никогда на вокзале Кузнецова не встречал.

Пущин и Кузнецов решили о случае в отношении Елизаровой не докладывать Жакову. Тот бы сразу начал вести служебное расследование, требовать от всех объяснение, а у них фактов никаких не было, только эмоции.

Но через какое-то время другой скандал, произошедший с Елизаровой, наделал много шума. Органы милиции у нее на квартире произвели обыск и изъяли дамскую сумочку, в которой, якобы, она получила взятку по какому-то делу. Такого позорного случая в суде не бывало со дня образования области. Жаков, узнав, что органы милиции не получали от Президиума Верховного Совета РСФСР санкции на возбуждение уголовного дела в отношении судьи Елизаровой, как это требовалось по закону, поднял во всех инстанциях, и в первую очередь в партийных, страшный шум. Обком партии его поддержал, так как тоже не был заинтересован в таком позоре для области. Дело замяли, а Елизарову освободили от занимаемой должности по собственному желанию.

Но ей не пришлось обивать пороги различных организаций в поисках работы. Один из высокопоставленных ее обожателей — заместитель председателя облисполкома — пристроил ее заведующей отделом в Сибирский областной совет профсоюзов. Даже Жаков, не любивший обсуждать всякие служебные, а тем более житейские передряги, на этот раз не выдержал и в присутствии нескольких работников областного суда сказал: