Время греха: Роман - [5]

— Можно ли собственной шкалой нравственных ценностей определить подлость другого человека? В чем главный смысл подлости? В том, что тот, кто обладает ей в полной мере, живет, выживает, растет за счет другого.

— Можно! А как иначе? Твои мысли и поступки зависят только от твоих нравственных ценностей. Они, внешне подверженные разуму, на самом деле, не связаны с ним, даже если ты внушил их себе и теперь ожидаешь нечто приятное. Можно обмануть других, можно промолчать, скрыть свои непристойные мысли от них, но обмануть свою совесть невозможно! Останься один на один с ней. В лесу, в поле, в сутолоке улиц, в храме перед иконой… где угодно, лишь бы отрешиться от мира, и ты услышишь ее. Упреки молчаливы, но неотступны. Говорить будешь ты сам — она заставит. Нет, не правду, ибо в своей правде ты попытаешься витиевато объясниться, а истину, которая призовет сама к раскаянию, если совершил или удумал что-то плохое. Она подскажет то решение, которое поможет воздержаться или искупить грех. И сразу полегчает. Уходи почаще говорить со своей совестью. Но не мучайся, не превращай ее в болезнь или страсть, не представляй себе совесть израненной рукой, которую нужно лелеять, холить, бережно поддерживать и оберегать. Осуждая себя, лишь сожалей о недостаточности еще свершенных добрых дел, убеждай в твердости своего намерения сделать больше, тогда обретешь решимость, разгонишь сомнения, уныние, тоску. Осознай и переживи заново собственные моральные обязательства, отчитайся в своих поступках, прими на себя вину, если это необходимо, но выполняй свой долг дальше — держись своих нравственных ориентиров. Хотя бы перед самим собой! И ты поймешь, что она есть — Совесть!

— Что же за время, в котором мы живем?

— Время Греха. Оно наступило, и снова возник Вавилон — город Сумрака, царство отступничества, упадка, вырождения, разврата и запустения. Мы все сейчас живем в нем.

— И с чего или с кого начинать?

— «С жены, сидящей на звере багряном…»[1]

— Почему?

— Женщина — лакмус, катализатор жизни или смерти. Во все века она — хранительница основ Дома, Семьи, вдохновительница мужчин на свершение тех поступков, которыми будет обеспечен и прославлен род человеческий. Она первая инстинктивно чувствует грядущие перемены и или сопротивляется им или, наоборот, первая стремится навстречу, стараясь укрепить, сохранить, приумножить, вернуть утраченное доселе. Искушение было слишком велико и первородный грех повторился, ибо она преступила границы разумного, за что последовало изгнание всех, пусть не из рая земного, а душевного, но этот путь все равно ведет в преисподнюю.

— Поясни!

— Сколько мы знаем женщин — русских святых? Княгини Ольга и Феврония, блаженные Ксения Петербургская и Матрона Московская… и… навскидку, не припомню больше. Но едва ли подвижницы княжеского рода-племени отражали настроение большинства современных им женщин. Огромное количество древних источников говорит совершенно о другом — древнерусские женщины выставили усердных защитниц язычества — «баб-идомолиц» и «баб богомерзких». Причем «творят это не только бедные люди, но и жены богатых мужей» — сказано в рукописи XIV века. Следовательно, Св. Ольга скорее исключение, подтверждающее правило. Столь пристальное и всестороннее внимание к женщине со стороны авторов богословских трактатов является прямым подтверждением того сопротивления, что встретила православная церковь именно в женской среде. Богословы не гнушались и вольным, а то и противоположным по смыслу изложением Священного Писания. Автор, например «Слова св. Дионисия о жалеющих», памятника XIV–XV вв., ссылается на апостола Павла (1 Кор. 7:14) «неверующий муж освящается верующей женой, а неверующая жена освящается верующим мужем», но приводит лишь первую половину изречения, а вторую излагает по-своему, прямо противоположно апостолу — «святится муж неверен о жене верной, тако же и окаянной женой в окаянство впадает… аще бо жена чиста, то и муж чист, аще же жена нечиста, то и муж нечист». Кстати, еще одно подтверждение многочисленности противящихся и сохраняющих верность языческим обрядам и обычаям женщин, в легкости наказания — наложения епитимьи (поста) от года до трех.

Мужчинам-волхвам отводилась теоретическая деятельность, они что-то проповедовали, рассуждали о своих богах, в то время, как женщины осуществляли все на практике, начиная от подношений и молитв идолам, изготовления различных зелий, наговоров, до порчи погоды. Открыто выступавших волхвов уничтожали, но в домах, в семье долго жило язычество, за которое держались женщины, а с ним обрядность, обиход домашней жизни. Людям всегда ближе бытовая сфера, и понятно, почему женщина оказалась более способной и более стойкой к этой отверженной христианством деятельности. В тоже время нельзя категорически утверждать, что борьба с ними не велась, исходя даже из обилия источников с наставлениями, как поступать с «богомерзкими бабами,» однако, организованных преследований, «процессов ведьм», как в Европе, на Руси не было и в помине.

За что держалась, что спасала русская женщина? Вечность и неизменность бытия, их физическое ощущение в природе, в собственном физиологическом существовании, в жизни и смерти, в добре и зле, в естественной человеческой сексуальности и, главное, в продолжении рода. Мир вокруг жил — лес, поля, озера, реки, все кишело и дышало разными существами. В жилище обитал домовой и его иные образы — гнетко, лизун, стень, запечник и подпольник. У домового, как и положено, была своя домовиха. В бане жили или банник или обдериха, в овине — овинник, в риге — рижник, на гумне — гуменник. А выйди за ворота, там и лешие, и водяные с болотниками, и полевые с полудницами. Их голоса, топот, уханье, визг слышались за каждым кустом. И кто их успокоит, задобрит, кто защитит свою семью от злых духов и призовет на помощь добрых? Конечно, женщина! Ведь русская дохристианская религиозная жизнь была преимущественно домашнего характера. Чествование главных богов по праздникам осуществляли мужчины, а в будни, из которых в большинстве своем состоит жизнь, все возлагалось на женщин. Существовали обряды, даже физически трудные для женщин, как, например, опахивание селенья от «коровьей смерти», выполнявшиеся непременно без участия мужчин. Женщина — служительница домашнего очага обладала даром гадания и чарования, высшего ведения, проникающего в тайны природы от укрощения стихий до сбора различных трав и приготовления особых, целебных или иных зелий.